Под небом Аргентины - [47]

— Я все же хочу знать, что произошло, — настойчиво повторил Влад.

— Обычная история, господин романтик, — огрызнулся Наско. — Два мошенника обобрали нескольких растяп и поссорились при дележе добычи…

— Ага, карточная история! — И добавил, словно про себя: — А твой вид обманчив, я тебя принял за честного человека.

Вдруг Влад повернул к себе Наско и сильно встряхнул его:

— Не стыдно тебе? Я слышал, у вас вертеп настоящий, да не верил. Считал Видю умным человеком. Вы же интеллигентные люди… Вместо того, чтобы учить этих обездоленных людей, помогать им, вы их обираете, наживаетесь на их темноте. Совести у вас нет.

Наско поднялся.

— Спасибо за лекцию. Но в этой стране мораль ни к чему. Здесь только волки живут хорошо.

— Дурак! Если бы я был уверен, что тебе это поможет, то окунул бы тебя в канал, чтобы смыть с твоих мозгов плесень!

Наско устало взглянул на него. Он даже не обиделся на властный тон Влада.

— Идем, я тебя провожу. Хочу быть спокоен, что не погонишься за тем несчастным, хоть вы оба одного поля ягода.

Наско еле волочил ноги. Он так устал, что готов был свалиться на землю и спать без просыпу много дней и ночей.

Великан пробуждается

1

В это воскресенье Берисо выглядел необычно. Улицы пустовали. Рестораны и кафе напрасно ожидали посетителей. На перекрестках, где обычно толпились шумные группы молодых людей, провожавших девушек цветистыми комплиментами, тоже было пусто. Не переговаривались из-за низеньких покосившихся оград крикливые соседки. Дети забросили свои тряпичные мячи.

Что же произошло в городе?

Коммунистическая партия Аргентины призвала трудящихся прервать работу у станков и машин на один час, чтобы почтить молчанием память товарищей, погибших во время "трагической недели". Профсоюзы поддержали этот призыв, и тысячи рабочих мясохладобоен "Свифт" и "Армур" собрались на площади на траурный митинг. Напрасно хозяйские лакеи — надсмотрщики, мажордомы и полицейские, угрожали рабочим. В назначенный час те оставили свои цеха и, построившись в колонны, ушли с фабрик: еще слишком свежими были воспоминания о крови, пролитой братьями по труду.

Все улицы, примыкавшие к фабрикам и площади, оцепила полиция. Вооруженные до зубов полицейские, конные и пешие, из которых многие участвовали в кровавой расправе, тупо смотрели на демонстрантов, готовые выполнить любой приказ хозяев. На импровизированную трибуну поднялся Педро Гомес, человек еще молодой, но преждевременно состарившийся. Один из тех, кто чудом избежал смерти в дни расправы властей с лучшими сыновьями аргентинского рабочего класса. Арестованный задолго до кровавой вакханалии, он подвергся чудовищным мучениям, но не подписал призна-ния в том, что участвовал в "подготовке бунта". В одну из ночей полицейские приволокли полуживого Педро на площадь и расстреляли его. Но живучий, как его класс, он удержал искорку жизни. Товарищи подобрали его и вырвали из когтей смерти.

— Товарищи, прошу тишины!.

Огромная площадь затихла.

— Два года прошло с "трагической, или кровавой, недели", черной страницы в истории пролетариата Аргентины. Два года прошло с тех пор, как правители попытались одним ударом задушить наш протест, заглушить наши требования хлеба и свободы. Вся страна всколыхнулась, потрясенная жестокостью палачей. Братские народы всей Америки подняли мощный голос протеста против неслыханного садизма убийц…

Педро Гомес перевел дыхание, и голос его вновь загремел над площадью:

— Что же это за темные силы, вызвавшие кровавую расправу? Печать и буржуазная пропаганда пытались объяснить события какими-то внутренними спорами рабочих, "идеологическими разногласиями", будто бы ставшими причиной взаимного истребления. Напрасные попытки! Их намерения ясны: им надо скрыть, замаскировать подлинных виновников трагедии. А каждый рабочий знает, кто они — это Иригойен, его правительство, его полиция, его агенты-провокаторы.

Толпа пришла в движение, гневные возгласы понеслись над площадью.

— Долой убийцу Иригойена!

Движением руки оратор утихомирил взволнованную толпу.

— Товарищи! Пусть тот, кто пришел сюда из слезливой жалости к погибшим, уйдет. Мы собрались не для того, чтобы хныкать. Пусть смерть павших вдохновит нас на борьбу — поклянемся же продолжать их дело! Вот чем почтим мы их память. Мы не должны забывать кровавой трагедии. Я знаю — больно бередить незажившие раны, очень больно. Но если это поможет нам вскрыть причину боли, даже необходимо расковырять рану до дна. Какой же вывод? Надо быть силь-ными, чтобы реакция опять не подняла на нас руку. А сила — в единстве…

И Педро Гомес стал рассказывать о кровавой вакханалии.

В душный летний день 7 января 1919 года две тысячи рабочих завода "Васена" в Буэнос-Айресе начали забастовку. Но и господа не сидели сложа руки. Они вызвали наемных убийц из "Патриотической лиги". Забастовщики подверглись частым нападениям и кровавым расправам. Хозяева пытались заменить их на фабриках штрейкбрехерами. Тогда рабочие захватили фабричные помещения и соорудили баррикады. "Патриоты", полиция и хозяйские сынки открыли огонь по рабочим. Забастовщики отвечали, чем могли. Они защищались так энергично, что директор полиции не успел даже вскочить в свой автомобиль, и забастовщики подожгли его…