Под небом Аргентины - [40]

Видю не дослушал:

— А сейчас ты послушай меня, друг. Никто тебя ни о чем не просил. Я не собираюсь гнить в этом вонючем болоте, каждый из нас может идти своей дорогой. А что касается этого мышонка Трако, так мы с ним два тела с одной головой — моей.

Ответ пришелся по душе Наско.

— Однако как ты легко прыгаешь! — восхитился он и добавил полушутя, полусерьезно: — Я только хотел уточнить подробности. Я уже заметил, что ты за двоих думаешь, но в нашей коммуне решать будут две головы.

— Твоя тыква, что ли, вторая? — съязвил Трако.

Видю как-то особенно улыбнулся. Наско не обратил внимания ни на его улыбку, ни на ехидное замечание Трако.

— Дайте ваши лапы, ребята! — громко сказал он и крикнул хозяину: — Бай Стефан, принеси новую тетрадь, да потолще!

Тот мигом бросился исполнять просьбу.

— Эх ты, старая лисица, поймал-таки нас в ловушку, — покачал головой Видю. — Только с нами держи ухо востро, чтобы потом не каяться…

— Пиши, бай Стефан! — торжественно произнес Наско. — Хорошенько буквы выводы. Итак, сто сорок…

— А наши пять песо забыл? — прервал его Видю. — Всего сто пятьдесят три. Выделяю двадцать на обзаведение. Остается сто тридцать.

Трако поднял руку:

— Стоп! Ста тридцати хватит для капитала. И число круглое. На остальные надо окрестить коммуну.

— Правильно! Трогательна твоя верность Бахусу, — усмехнулся Видю. — Говорите теперь имя!

— Ну вот еще, — недовольно протянул Трако. — Сейчас имя выдумывай..

— А как же тогда крестить?

— Пишите, что хотите, а то вино перестоится.

Бай Стефан вписал сумму, но подписался только после того, как взял в руки и пересчитал дважды деньги. Видю схватил тетрадь и старательно выписал на обложке "Коммуна голодных".

4

Ранним утром Наско, Видю и Трако направились к мясохладобойне "Свифт". У главного входа в двухэтажное белое здание уже образовалась длинная очередь. Здесь столпились сотни людей. Полицейские ходили вдоль очереди и, угрожающе размахивая своими дубинками, заставляли безработных держаться правой стороны. Чтобы выслужиться или просто от нечего делать, они часто осыпали их грубой бранью. Солнце припекало все сильнее, раздражение полицейских усиливалось.

Видю обвел взглядом растущую на глазах очередь и спросил:

— Все за работой сюда пришли?

— Нет, завтрак переваривать, — отозвались насмешливо в толпе.

— Ты не знаешь, — иронически сказал Трако, — они пришли за благословением. Слышишь, как цветисто благословляют, — кивнул он в сторону полицейских.

Внимание Наско привлек высокий широкоплечий рабочий. Шрам от старой раны придавал его смуглому лицу суровое выражение. Где слышал Наско этот голос — бархатно-мягкий, но способный звучать властно и резко? Неожиданно он вспомнил: ведь это Влад, знакомый коммунист из иммигрантской гостиницы. Наско подошел к нему:

— Вот мы и встретились снова!

Влад улыбнулся:

— Ну как? Кончился срок концессии в Патагонии?

— Патагонские ветры не по душе пришлись, — в тон ему ответил Наско.

— Но живет на ренту, — вмешался в разговор Видю.

Влад повернулся к нему:

— Вы недавно сюда приехали, да?

— Несколько дней назад.

— Тогда ясно, почему задаете наивные вопросы. Это зрелище вас удивляет. Но вы видите только одну сторону дела.

— Да, другая там — в этих мрачных корпусах.

— Нет, я имею в виду людей. — Влад задумался. — Лица у них суровые, замученные. Страх и неуверенность в завтрашнем две проложили на них глубокие морщины. Неделями и месяцами выстаивают они перед фабрикой, терпят грубость и оскорбления и ждут. Им хорошо известно, что шансов поступить на работу — один на тысячу. Но в другом месте этих шансов еще меньше.

Влада окружила большая группа болгар, жадно ловивших каждое его слово.

— Интересно, отозвался Наско.

— Да, интересно. Аргентину называют житницей мира, а люди собирают здесь корки хлеба на помойках. Хорошо придумали господа. Они все шире применяют "чангу" — временно нанимают рабочих, когда на них не распространяется закон о пособиях и социальном обеспечении, и заставляют их делать самую тяжелую и опасную работу. Потом увольняют их и берут новых. Эти очереди безработных перед фабриками делают смирными и исполнительными тех, кому, наконец, удается поступить на работу. И самое главное — поддерживают надежду на кусок хлеба у всех голодных, которые время от времени получают работу. А куска только и хватает на то, чтобы не помереть с голоду.

— Симптомы болезни налицо, а как с лечением? — спросил Видю.

— Взгляните на них, — кивнул Влад головой в сторону очереди. — Они приподнимаются на носки, выпячивают грудь, словно говоря: "Возьмите меня, я сильный! "

— Голод — серьезная штука, — усмехнулся Витю, — он способен обезличить и самых сильных.

— Да, потому что сидим и ждем сложа руки.

— А что нужно делать?

— Бороться! — резко ответил Влад. — Защищать отвоеванные права и требовать новых, защищать свое достоинство. Все знают, что полицейские не имеют никакого права толкать и бить дубинками, а терпят. Эти собаки не посмеют и руку поднять, если встать стеной.

— Кому нравятся ругань и удары?

— Почему же мы не выразим свой протест?

Очередь колыхнулась и притихла. Все взгляды устремились к двери канцелярии, откуда вышли трое мужчин в безупречно белых халатах. Один из них, рослый человек со скуластым смуглым лицом и большими на выкате глазами, медленно пошел вдоль вереницы.