Под небом Аргентины - [26]

— Как же быть?

Марин прочел тревогу на лице Пышо, криво усмехнулся.

— Жить, не думая о том, что будет завтра. Пропади она пропадом, распроклятая жизнь…

— Тебя послушать, бай Марин, так выход один — с обрыва да в воду, — заметил Наско. — Живут же здесь как-то люди.

— Да, некоторые приживаются. А сколько пропадает?

Помолчали.

— Марин, как тебе удается в гостинице жить?

Марин поудобнее устроился на скамейке, устремил взгляд на соседнюю аллею, где два мальчугана боролись на траве, и порылся в кармане.

— Очень просто. Пропусками торгуют вовсю. Видишь? Они похожи на наши железнодорожные билеты. Даже машинка для пробивания дат такая же. Чиновник берет за один пропуск пятнадцать песо. Выгодно — жратва и крыша над головой на целый месяц обеспечены.

— А кто не может платить?

— Голодает, на свалках роется. А кто похрабрее, выждет момент и стянет несколько пропусков. Потом схитрит, доберется до машинки и даты пробьет.

— Зачем же брать несколько пропусков?

— Один себе, — Марин повеселел, — а остальные по дешевке спустить можно. Покупателей сколько хочешь, Пышо. Выторгуешь и на выпивку…

— Здорово ты приспособился, — ухмыльнулся Наско.

— Нужда заставила.

Пышо вдруг поднялся, увидев у входа в парк Ивана.

— Сюда, мы здесь! — крикнул он, махнув рукой фронтовому другу.

Наско тоже вскочил.

— Ну как? Есть что-нибудь хорошее?

— Есть, есть! — издали крикнул Иван.

Он подошел к скамейке и сел рядом с Марином.

— Завтра поведу вас на работу, — сказал он вытирая пот с лица. — Согласился тот пес.

Пышо только вздохнул. Потом, припомнив рассказ Марина о пропусках, спросил Ивана:

— Ты как в гостиницу входишь?

Иван толкнул локтем соседа:

— У него вот билетик купил. Десятку дал. Буду работать, смогу немножко скопить, если о жилье и еде не думать.

— Продешевил я, здорово продешевил, — ухмыльнулся Марин.

Пышо опять вздохнул и опустил голову.

С рассветом трое друзей вышли из гостиницы. Иван шагал энергично, ловко лавируя в сутолоке улиц. Наско шел с видом человека, которому нечего спешить. А Пышо отставал.

— Пошевеливайся, Пышо, опаздываем! — то и дело оборачивался к нему Иван.

Пышо, впервые оказавшийся так рано на улицах трехмиллионного города, был ошеломлен. На подножках трамваев и автобусов гроздьями висели люди, нескончаемые вереницы огромных, с дом, грузовиков разделялись на перекрестках и образовывали новые колонны, между трамваями и машинами проворно шныряли двуколки молочников и ручные тележки зеленщиков.

— И что они все спешат, Иван? У меня голова кругом идет.

— А как же, Пышо. Здесь каждая минута на счету, опоздаешь — все дело можешь испортить. Тут минуту ценят, не человека.

Синеватая утренняя дымка стелилась по городу. Вставало солнце. Еще немного, и оно поднимется над крышами, утренний туман оставит на асфальте капельки росы, и улицы засверкают под его лучами, как вымытые.

Иван остановился у строящегося здания.

— Здесь, — сказал он своим спутникам. — Я вам уже говорил: этот человек немного того, кричать любит, не обращайте внимания. Соглашайтесь работать по воскресеньям — сами понимаете, задаром, на постройке его "домика" — так он называет трехэтажную домину.

— Но стройка-то государственная? — удивился Пышо.

— Да, однако от него зависит, примут тебя на работу или нет, ясно? — уже раздраженно ответил Иван и повел их во двор.

Архитектор Попов, довольно полный, среднего роста человек, строго взглянул на пришедших сквозь толстые стекла роговых очков.

— Зачем их привел?

Свой вопрос он выкрикнул так, что его бугристое лицо покрылось красными пятнами.

— Вы велели привести.

— Ладно, ладно. А что они умеют делать?

— Все умеем, господин, — поспешил Пышо, испугавшись, как бы их не вернули. — Руки у нас крепкие.

— Знаю я вас! — сердито бросил архитектор. — Все так хвастают, а как до дела дойдет, прячутся в укромных местечках и по двадцать раз на день за нуждой бегают.

— На камнедробилку надо поставить молодого, спорого, — посоветовал Иван.

— Ладно, веди туда молодого. А старый пусть здесь кирпичи разгружает.

Он бросил на них быстрый взгляд.

— Ну, принимайтесь за дело, а то уже пять минут рабочего времени прошло.

— Спасибо, — обрадованно пробормотал Пышо.

— Подождите! Ты сказал им о воскресных днях? Иван кивнул.

— Везет вам, ребята, — архитектор улыбнулся. — Второй этаж достраиваю, на вашу долю немного останется.

Закат обагрил верхушки деревьев, когда Иван вошел в парк. Он постоял, глядя на детей, неожиданно выбежавших на аллею, и медленно направился дальше. На знакомой скамейке сидели Пышо и Марин.

— Ты что один пошел, Пышо? Ведь вместе возвращаться собирались.

— Выгнали меня.

— За что?

— Почем я знаю? Какой-то господин все смотрел на меня, смотрел, а потом вытолкал.

— Да за что же?

— Говорю тебе — не знаю. Сперва я ведра с раствором подносил и поднимал их лебедкой на третий этаж. Ничего шло. Потом сверху кричать что-то стали. Так этот самый господин вдруг разорался, аж слюна брызнула. Я на него глаза пялю, потею и в толк ничего взять не могу. А он разоряется, лицо от крика посинело, я уж думал — удар его хватит. Подошел тут один рабочий, подвел меня к лебедке и показал, что, дескать, нужно быстрее поднимать ведра… Эх, Иван, говорил же я тебе, не по мне городская работа. Да и язык этот подлый…