Под небом Аргентины - [24]

— Здорово придумал, ничего не скажешь, — заметил Наско.

Пышо сжал кулаки.

— Зачем вы терпели, Иван? Плюнули бы в его бандитскую харю, пусть сам кукурузу убирает.

— Попробуй, — усмехнулся Иван. — Там чиновников и полицейских назначают хозяева эстансий, они ими командуют. В первый же день, когда мы подписали договор, что будем работать пока не уберем урожай, у нас паспорта отобрали. Без документов куда? Даже если решишь бежать, спрятаться негде. Земля на много километров вокруг одному человеку принадлежит, он там царь. Голое, ровное как ладонь поле, и только кое-где торчит землянка какая или хижина — жилье местных крестьян. Разве посмеет кто дать тебе приют? У хозяев к тому же и дрессированные собаки есть…

— Но все же заработали хоть сколько-нибудь? — прервал его Петр.

— Что там заработаешь? Обещались за каждый мешок по пятьдесят сентаво платить, а этот Мито, подлец, по сорок записывал — десять сентаво себе забирал. Мешки там огромные, больше, чем в других эстансиях. Бьешься от темна до темна, а больше двенадцати-четырнадцати никак не собрать. А при расчете другая чертовщина получается: собрал десять мешков — Мито записал девять, взял одну рубаху — Мито записал две. Протестуй, ругайся, сколько влезет — его блокнот больше значит. Под конец получили мы на руки ровно столько, чтоб на дорогу до Буэнос-Айреса хватило.

— Значит, как на курорте побывали, — пошутил Наско.

— Да, на курорте, с которого половина из нас больными вернулись. А Мито несколько недель шатался по кабакам. Но все же, кто вернулся, лучше сделал. Я остался в Чако, прослышал, что где-то у Ресистенсии болгарская колония есть, и отправился туда…

— Колония? — Пышо насторожился. — Значит, дают землю, а?

— Земли-то там сколько хочешь, но… — Иван махнул рукой. — Знаешь, что из себя представляет Чако? Лес, густой, вековой, непроходимый лес без конца — без края, в раза три больше Болгарии. В лесу еще дикари встречаются, такие темно-коричневые, кудрявые, глаза большие и будто кровью налитые. Смирные, никого не трогают. Завидят белого и в лес от него. Ловят рыбу, охотятся, тем и живут. Но лес страшный: кишмя кишит ядовитыми змеями, пауками, рысями и всяким другим зверьем. Без ружья и без товарища лучше туда не суйся.

— А нивы, наверно, на полянах. Большой лес — большие поляны.

— Какие там поляны, Пышо!

Иван горько улыбнулся, помолчал, уйдя в воспоминания, потом снова заговорил:

— И там нашелся один вроде Мито, только еще похуже. Тоже болгарин, Арие звали. Приволок в Чако целые семьи из Плевенской околии, из Белослатинской — со всей Северной Болгарии. Договорился с местными властями, и без него земли не можешь взять. А земля какая? — Лес! Определит тебе место Арие, вырубаешь два, пять, десять гектаров — сколько сможешь обрабатывать. Но земля принадлежит Арие. Расчистишь участок и сразу хлопок сажаешь. Арие дает топор, плуг, немного муки. И все записывает. Вроде Мито. А как соберешь хлопок, должен ему продать…

— Ну, это не так уж плохо, — прервал его Пышо. Иван укоризненно взглянул на товарища, словно говоря: "Помолчал бы, раз не приходилось на своем горбу испытывать". Но сказать ничего не сказал. Опустил глаза, медленно поднял кружку и мигом осушил ее.

— А лес в Чако — разве нормальный лес? — заговорил он снова, прикрыв глаза. — Встанешь под деревом — верхушки не видать. Ствол в два обхвата, а то и больше. Ударишь топором, а он отскакивает и гнется. Но уж настоящая пытка — пни корчевать. Под каждым деревом сноп ядовитых змей, одна другой противнее… И все равно люди корчевали и днем и ночью…

Иван задумался, охваченный воспоминаниями.

Героические времена! Времена подвигов и нечеловеческого труда. Эпическая борьба колонистов Чако с вековым тропическим лесом достойна воспевания. Когда-нибудь, когда от треста-осьминога "Бунхе и Борн" останется лишь тяжелое воспоминание, люди иной мерой будут измерять усилия первых поселенцев Чако, среди которых были и болгарские иммигранты. Когда-нибудь, когда хлопок, белое золото, станет служить народу, а не трестам и фирмам, внуки героев-пионеров сложат песни и легенды о подвигах своих дедов. Признательные люди воздвигнут им величественный памятник в самом сердце земли, отвоеванной у векового тропического леса.

Легенду о богатой земле, где все родится, создали аргентинские правители, и пароходные компании разнесли эту легенду по всему свету. Чако — бескрайняя зеленая пустыня, а Европа перенаселена сильными мужчинами, которые не могут прокормить свои семьи. И вот устремились в Чако те, кто мечтал о клочке земли, гарантирующем уверенность в завтрашнем дне. Из разоренной Европы пустились в путь тысячи чехов, словаков, немцев, болгар, сербов. В Аргентине легенда обернулась для них кошмарной действительностью. Перед людьми неодолимой преградой встал лес, величественный, молчаливый, враждебный. Но у них не было выбора: впереди — непроходимые джунгли, деревья-гиганты, переплетенные сетью лиан, позади — голодная смерть. И они принимали вызов.

Героические времена! Для пионеров день сливался с ночью, а ночь со днем. Великаны в двадцать-тридцать метров ожесточенно сопротивлялись. Человек, крохотный и ничтожный рядом с вековыми стволами, как мышь, выгрызал их сантиметр за сантиметром, пока, содрогаясь в конвульсиях, деревья не валились с грохотом наземь. Но лес не был одинок в борьбе с человеком. Ядовитые пауки пожито, укус которых смертелен, подстерегали в лианах, оплетающих хижину, в листве, в кучах срубленных веток. Хищные звери — дикие кошки, рыси, ягуары тоже собирали свою кровавую дань. Но самыми опасными врагами были змеи. От их укуса люди умирали за несколько секунд. Несчастный с воплями катался по земле в страшных судорогах, становился сине-черным и распухал. А товарищи беспомощно глядели на него и шли дальше: лес не давал времени для передышки, в борьбе с ним не было места мягкосердечию. С новым ожесточением люди взмахивали топорами. Возврата не было — позади ждала голодная смерть. Они должны были идти вперед: впереди земля, без которой они не могут жить. А только лес мог дать им землю.