Под музыку Вивальди - [12]

спала с одним из АПН.

Встреча

Она его увидела вдали

еще незрячим взором. Люди шли

куда попало, торопясь из стужи.

Но он остановился у ларька

табачного. Стал ближе. И к тому же

заметен чем-то стал издалека,

но только чем – она не разумела.

Вот дальше двинулся он, как-то неумело

минуя ближних… Боже, на кого ж

он так похож? Сутулостью и ростом.

Походкой бережной. И жестами похож:

как вытряхнул из пачки папироску,

от ветра отвернувшись – и лицом

склоненным показался ей знаком…

Нет, положительно, мы с ним встречались где-то.

Вот дым знакомым выпустил кольцом.

И рот кривит знакомо. И одет он

в знакомое пальто. Идет с ленцой —

той поступью упругой, но и вялой

одновременно… И она узнала! —

пальто сначала – шили на заказ!

И вот такая же была в ту зиму стужа,

когда пальто надел он в первый раз:

ужасно шло ему – прям не узнаешь мужа.

Лесная нимфа средней полосы

Лесная нимфа средней полосы:

ей хвоя сыплется в роскошные власы

с еловой вольной лапы. Паутина

касается удачных черт. Она

литая средь болот – окружена

природой робкой скудными дарами —

грибы, черника… Но зато самой

даны какие бедра… вечерами —

какая грудь, какие ноги – ой —

искусанные комарами.

Напрасно

Напрасно певчий на нее кричал.

Отталкивал иль мучил по ночам,

напрасно чуть не бил, хоть вроде не в чем

ее и упрекнуть, напрасно пел

чуть что, чтобы молчать с ней – он был певчим

и чтил свой дар – ее ученых дел

навязчиво чурался он, как праздных,

и пел: «О, ге-о-фи-зи-ка!», напрасно

он не хотел и слышать про детей

ее (их было двое: сын и дочка),

напрасно не звонил подолгу ей:

сама придет – стирать пора. И точно —

она являлась с грудою еды,

с той ровной радостью, к которой вряд ли ты

и впрямь причастен. Называла «милый».

Стирала. Как могла, пеклась о нем.

Не зря он нервничал. Она его любила

САМОСОСРЕДОТОЧЕННО – при чем

тут он? – хотя он был и вправду певчим

самососредоточенным… Но печень

болела вечерами… Желтизна

какая-то являлась из-под бритвы…

При чем тут он – акафисты? Молитвы?

обряда векового новизна?

Рай

Мне, парень, кажется порою,

коль вправду грянет трубный гром,

мы (бабы) в рай повалим роем,

как будто утром из метро.

Ведь христианки мы по сути,

поскольку жребий наш таков —

поскольку жребий нам повсюду —

любить и обнимать врагов.

Сатир

Говорил сатир ревнивый:

«Чем нас привлекают нимфы? —

тем, что будто дерева,

одинаковы сперва,

но затем – совсем различны,

коль вблизи рассмотришь лично

каждую – сквозь их красу.

Словом, с ними – как в лесу».

Ненавижу

Ненавижу мужиков.

Всех. Тебя вот, скажем. Мужа.

Всех. Живете вы легко.

И молоденьких подружек

ваших тоже не терплю.

Им-то, правда, отрыгнется

скоро, скоро – к октябрю,

к осени. Потянет в гнезда —

всем захочется тюрьмы.

Вы становитесь умнее,

интереснее, а мы —

мы рожаем и дурнеем.

Вам, подонкам, невдомек,

что мы чувствуем не хуже

вас… Летит, как мотылек,

на любую юбку… Ну же.

Фавн

И в темноте

подумал фавн:

так на досуге

пошучу я:

де, нимфы тем

доступней нам,

чем им доступней

вера в чудо.

Ночь

Не надо слез прогорклых,

давно ослепших слез.

Сидела полуголая

в жару своих волос.

Теней ночная графика

явилась на стенах.

Молчали фотографии.

Водопровод стенал.

Белела простынь голая.

И ночь была душна.

Вот где-то радиола, и

мелодия слышна.

Шуршала зелень в скверике,

как прежде по ночам.

И – никакой истерики.

И – телефон молчал.

По улице ходили

гуляки – ну-ка тронь!

И в кухне холодильник

подрагивал, как конь.

Ламентация

Видела его на Невском

с этой тварью нынче днем.

Я совсем одна, и не с кем

позлословит мне о нем.

…В Петергоф возил и в Павловск

(ничего там, кстати, нет).

А потом, небось, трепался

обо мне… искусствовед!

Словно

Успокоилась работой.

Верой в Божьи чудеса.

Ненавистью. Верой в Бога —

больше в Сына, чем в Отца.

Успокоилась. Порядок

в комнатушке. Вырос сын.

Муж ушел, и ад догадок

раем знанья стал. Ведь с ним

кончено. И ей спокойно.

Даже страх ее устал.

И лицо у ней такое,

словно крест к ее устам

поднесли, благословляя.

Из былого – только смех

вырывается: былая

живость чувства без помех.

Успокоилась – не Буддой,

но Христом – того гляди

и утонет крестик в бурной

неприкаянной груди.

Успокоилась. Устала.

И таков минувший лик —

словно ждет она удара

от любого всякий миг.

Словно ждет она удара

или чуда… Вечер пуст.

И душа уходит даром

из ее бесстыдных уст.

Видит бог

Сапоги один достать

обещал. Да жмется мать.

Я сама-то – вся в долгах.

Говорю Давиду – так,

мол и так. (Ведь он горазд —

мы с ним даже в лифте раз).

Говорю, что врач кусок

требует. Достал и в срок.

Адрес вру. К подруге он —

на такси меня. Фасон

срисовала. Попила

чаю с тортом. Добела

набелилась. Томный вид:

еле вышла. Мой Давид

побелел белей белил,

что на мне, и подхватил

на руки меня. Дрожит.

Ну, и что с того, что жид.

Зря его Наташка так.

Любит. Любит, как дурак.

Любит больше, чем жену,

Чем свою жидовку… Ну,

согрешила, видит Бог.

Но куда мне без сапог?

Подземная нимфа (3)

Бедная нимфа,

темно под землей,

душно, а дни-то

смыкаются где-то.

Станут ли глиною

или золой

все эти линии

тела с газетой?

Чудо

Откуда эта вера в чудо,

когда уже ни юных сил, ни чувства,

казалось бы, остаться не должно

у них – обманутых, растраченных давно

на чьи-то прихоти, измаянных работой

и одиноких. Все же ждут, что кто-то —

прекрасней, чем любой киноартист —

вдруг явится из толп безлюдных – чист