Под миртами Италии прекрасной - [21]

Хемпл рассказал, что приобрел портрет в качестве подлинника Доу у вдовы выходца из России Вашенбрука, который купил его в тридцатые годы в Кишиневе. Это небезынтересное обстоятельство, поскольку М. С. Воронцов был новороссийским и бессарабским генерал-губернатором. Как работа Доу портрет был опубликован в пражской газете «Неделни чешске слово» 30 марта 1941 года, но эта публикация осталась у нас неизвестной.

Вернувшись в Москву, я списался с Алупкинским дворцом-музеем. В полученном ответе приводилась выдержка из составленной А. Гревсом в 1855 году описи принадлежавших Воронцовым картин. В ней, в частности, значится: «Портрет (бюст) Ея Свет, княгини Елисаветы Ксаверьевны Воронцовой. Голова убрана буклями; в темно-синем платье с короткими прорезными рукавами и с жемчужным ожерельем на шее. На холсте. Ком. Библиотекаря. Выш. I ар. I вер. Шир. 15 вер.».

Сообщая эти сведения, Галиченко просила обратить внимание на цвет платья портретируемой — на алупкинском портрете оно не темно-синее, а зеленое. Да, на пражском портрете Воронцова изображена в платье темно-синего цвета. Практически совпадают в переводе на метрическую систему и указанные Гревсом размеры — 75 х 65 см (алупкинский портрет меньше — 67,5 х 56 см).

Конечно, более убедительным подтверждением того, что обнаружившийся в Праге портрет является тем самым, который описывал Гревс, служила бы наклейка с инвентарным номером собрания Воронцовых на обороте холста. Но она не сохранилась. О том, в каком состоянии — с трещинами и осыпями — было приобретено это полотно его нынешним владельцем, свидетельствует фотография, сделанная до реставрации и переноса живописи на новый холст. Повреждения были столь значительными, что при восполнении утраченных фрагментов черты лица Воронцовой оказались несколько искаженными (см. репродукции пражского и алупкинского портретов в журнале «Творчество» № 7 за 1984 год).

Так же как на гравюре, в пражском портрете имеется наброшенная на спину и руки Воронцовой шаль, отсутствующая в алупкинском варианте. На обоих живописных полотнах нет ни жемчужной подвески на груди, ни часов-брелока у пояса, видимо, добавленных Тернером, что нередко делалось в гравированных и литографированных портретах, предназначавшихся для «представительских целей». В целом же пражский портрет, если судить по гравюре, ближе к оригиналу Доу, чем алупкинский.

Не берусь утверждать, что он является подлинником работы английского живописца, обращаясь к которому, Пушкин шутливо, но оттого, видимо, не менее искренне, сказал:

Зачем твой дивный карандаш

Рисует мой арапский профиль?

Разумеется, было бы весьма ценно найти портрет Пушкина, рисованный Доу. Но и судьба его портрета Воронцовой нам небезразлична.

Что касается третьего, запечатлевшего Воронцову уже в пожилом возрасте, портрета, то обнаружить его удалось благодаря Галиченко. В упомянутом письме она сообщала, что, по слухам, в запасниках Национального музея в Варшаве есть еще какой-то портрет Воронцовой. Познакомил меня с ним директор Варшавского музея Тадеуш Матусяк.

Написанный английским художником Карлом Блаасом портрет этот также был известен у нас лишь по литографии, выполненной Принцгофером.

Елизавета Ксаверьевна изображена по пояс, сидящей в спокойной позе. Шелковое, золотистого цвета платье с белым кружевным воротничком. На голове кружевная накидка, длинные концы которой завязаны под подбородком. На плечи наброшен палантин из красного бархата, отороченного горностаевым мехом. На запястье правой руки золотой с красной эмалью браслет. На безымянном пальце и мизинце по два кольца…

Перед нами исполненная собственного достоинства пожилая светская дама. Но все тот же знакомый наклон головы, та же затаенная на губах улыбка.

У левого края восьмиугольного полотна, размерами 79 x 62,5 см, вслед за подписью С. Blaas стоит дата — 1852. В том году Е. К. Воронцовой исполнилось шестьдесят лет. Приблизительно к тому времени относится воспоминание писателя В. А. Соллогуба: «Небольшого роста, тучная, с чертами несколько крупными и неправильными, княгиня Елисавета Ксаверьевна была тем не менее одной из привлекательнейших женщин своего времени. Все ее существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женственною грацией, такой привлекательностью, таким неукоснительным щегольством, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин, герой 1812 года Раевский и многие, многие другие, без памяти влюблялись в княгиню Воронцову».

Через четыре года она овдовеет, но сама доживет до весьма преклонного возраста. По свидетельству современников, «Воронцова до конца своей долгой жизни сохраняла о Пушкине теплое воспоминание и ежедневно читала его сочинения. Когда зрение совсем ей изменило, она приказывала читать их себе вслух, и притом споряд, так что, когда кончались все томы, чтение возобновлялось с первого тома».

Елизавета Ксаверьевна скончалась в 1880 году, не дожив без малого до восьмидесяти восьми лет.

ГРАФИНЯ СТРОГАНОВА — «ПОРТУГАЛКА»

Прошло уже много лет после возвращения домой из Италии, а в памяти оставались слова Н. М. Каучишвили, сказавшей однажды в беседе со мной, что материалы, точнее, письма, проливающие дополнительный свет на историю дуэли и смерти Пушкина, могут обнаружиться и в Португалии. Речь шла об архиве португальской поэтессы маркизы Леонор д’Алорна — матери хорошо известной пушкинистам графини Ю. П. Строгановой, прозванной «Португалкой». По сведениям, имевшимся у Нины Михайловны, этот архив все еще находился тогда у потомков Леонор д’Алорна, живших где-то неподалеку от Лисабона. О том же архиве, призывая зарубежных пушкинистов предпринять его поиск, писал в книге «Портреты заговорили» Н. Раевский. Кстати, он впервые в нашей литературе привел некоторые сведения о португальских родственниках Строгановой. Теперь их можно дополнить.