Под миртами Италии прекрасной - [20]

Много позже, начав диктовать по-французски мемуары, М. С. Воронцов вспоминал: «Сопроводив оккупационный корпус, которым я командовал во Франции, до границ России и получив от императора разрешение остаться еще некоторое время за границей, я вернулся в Париж в январе месяце. Там я познакомился с графиней Лизой Браницкой и попросил ее руки у ее матери, которая находилась тогда в Париже с многочисленными членами своей семьи. Имея счастье быть принятым, я отправился в феврале в Лондон, чтобы испросить согласия и благословения моего отца на женитьбу; получив их, я вернулся в Париж в том же феврале месяце. Мой отец также приехал туда, и 20 апреля (2 мая) состоялась свадьба. В начале мая мы, моя жена и я, отправились в Лондон… В сентябре мы… отправились в Россию, проведя по дороге пятнадцать дней в Париже и Два дня в Вене…»

Судя по приведенным датам, портрет должен был быть написан не позже сентября — октября 1819 года, когда супруги Воронцовы находились в Париже, возвращаясь в Россию.

Оказалось, однако, что есть еще один документ, имеющий уже непосредственное отношение к этому портрету. Когда я рассказывал в Алупкинском дворце-музее об обнаруженной в Стокгольме миниатюре на фарфоре, сотрудница музея А. А. Галиченко вспомнила о письме М. С. Воронцову от его отца графа Семена Романовича из Лондона, где тот продолжал жить и после отставки в 1806 году с должности русского посла. Вот текст этого, написанного также по-французски, письма, опубликованного в 17-й книге «Архива князя Воронцова»:

Лондон, 6 марта 1819 года.

Когда вчера на обеде у лорда Гарроби я оказался рядом с герцогом, он много говорил мне о вас с той заинтересованностью и дружбой, которую всегда к вам проявляет. Он спросил, красива ли ваша суженая? Я сказал ему, что никогда ее не видел, но, что она слывет красавицей, и что я просил мать прислать портрет моей будущей снохи, прося выбрать художника, который лучше схватывает внешность тех, кого он пишет. Он заметил мне: Я знаю, кто вам нужен; есть ли у вас лист бумаги и карандаш, я напишу вам имя и адрес. Но он добавил, что лицо, адрес которого мне только что дал, пишет лишь по фарфору. Это доставило мне большое удовольствие; ведь миниатюра через некоторое время выцветает, тогда как живопись по фарфору сохраняет свои краски вечно. Итак, я прошу вас, мой добрый друг, просить графиню Браницкую проявить в отношении меня дружбу и прислать портрет моей будущей снохи, написанный на фарфоре художницей, адрес которой дал мне герцог, и который я здесь прилагаю.

Говоря, что «миниатюра через некоторое время выцветает», С. Р. Воронцов имел, очевидно, в виду миниатюру, выполненную акварелью. В письме он не называет имени художницы, рекомендованной герцогом (судя по другим письмам, это был победитель Наполеона при Ватерлоо герцог Веллингтон), а записка с ее адресом в публикации не воспроизведена. Вряд ли, впрочем, можно сомневаться, что речь шла именно о Жакото. В этом случае портрет следует датировать мартом-апрелем 1819 года.

Как он оказался в Швеции, выяснить не удалось. Заведующий русским разделом Национального музея Ульф Абель поднял книгу записей музейных приобретений. Но в ней значилось только, что миниатюра была куплена 22 ноября 1933 года за 660 крон.

С. Р. Воронцов был прав в том, что «живопись по фарфору сохраняет свои краски вечно». Но он, конечно, не предполагал, что спустя более полутора века сделанный по его просьбе портрет будет представлять особый интерес как реликвия пушкинской эпохи.

Случилось так, что публикация миниатюры Жакото («Творчество», № 9 за 1981 год) повлекла за собой находку еще двух портретов Е. К. Воронцовой, причем, выстроенные в ряд, они дают представление об адресате пушкинских стихов в разные годы ее жизни.

Познакомившись с этой публикацией, чешские искусствоведы Квета и Ян Кржижовы (Квете мы обязаны возвращением к жизни целого ряда портретов людей пушкинского окружения — членов семьи Хитрово-Фикельмонов, разысканных ею вместе с Сильвией Островской в Чехословакии. Ян — автор первой монографии о Павле Филонове) сообщили мне, что слышали о существовании портрета Воронцовой в одной из частных коллекций в Праге. Когда я приехал туда, они организовали визит к владельцу этой коллекции Хуберту Й. Хемплу.

Первое, что бросилось в глаза, это сходство с портретом Воронцовой в экспозиции Алупкинского дворца-музея, числящегося там работой неизвестного художника первой половины XIX века и считающегося копией с оригинала английского живописца Джорджа Доу, работавшего в 1819–1828 годах в Петербурге над портретами героев Отечественной войны 1812 года для Военной галереи Зимнего дворца.

В пушкинском описании этой галереи содержится и оценка мастерства Доу:

У русского царя в чертогах есть палата:

Она не золотом, не бархатом богата;

Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;

Но сверху донизу, во всю длину, кругом,

Своею кистию свободной и широкой

Ее разрисовал художник быстроокой…

Есть в галерее и портрет М. С. Воронцова. Очевидно, тогда же Доу, выполнявший и частные заказы, написал портрет его жены. Полагали, что он утерян. О нем было известно лишь по гравюре, сделанной в 1829 году Ч. Тернером.