Под миртами Италии прекрасной - [18]

Так завершилась эволюция политических и общественных взглядов Чезаре Боччеллы, слывшего в молодости либералом. Неудивительно, что в новой, объединенной Италии он был забыт уже при жизни. И лишь сто лет спустя стало возможным объективно оценить различные стороны его деятельности.

Среди бумаг Боччеллы в луккском архиве я увидел листок с написанным его рукой текстом: «Чезаре Боччелла /Последний в семье/ Родился 25 марта 1810 /Умер…/ Я хочу, чтобы эту надпись высекли на камне, закроющем мою могилу…»

По обе стороны от ворот городского кладбища Лукки стоят две капеллы. Сразу при входе в левую из них в пол вделана небольшая квадратная плита белого мрамора. В начале составленной самим Боччеллой эпитафии добавлено: «Маркиз», в конце: «12 октября 1877».

Хранящиеся в филиале Государственного архива в Лукке бумаги Боччеллы разделены на две части.

В первой собраны документы официального характера: разрешения на чтение «запрещенных» книг, свадебный контракт с Виргинией Пледе баронессой Майнау, составленный в Вене 13 мая 1830 года, назначение камергером Луккского двора 19 октября того же года, купчие, акт о смерти… Никаких сведений о поездке в Россию среди бумаг нет.

В другой папке сложены рукописи, связанные с литературной работой Боччеллы. Как я уже писал, некоторые подстрочные переводы поэм Пушкина датированы 1841 годом, другие — без даты. (В конце «Кавказского пленника» приписка — крик души переводчика: «Аминь и слава Богу!») Все подстрочники — на французском языке. На полях аккуратные пометки с пояснениями имен собственных — например, генерала Н. Н. Раевского, сыну которого посвящена поэма «Кавказский пленник», географических названий; таких слов, как «аул», «уздень», «шашка», «сакля», «кумыс», пояснявшихся и Пушкиным для русских читателей его времени.

Ласорса отмечала неправильное написание в предисловии к пушкинским поэмам фамилии Гончаровой, но в рукописи она транскрибирована правильно. Видимо, речь идет о типографской опечатке. Однако в рукописи имеются другие неточности, повторенные в печатном тексте и несущие следы восприятия на слух или ошибки памяти. Так, Онегин пишется через «А», среди лицеистов наряду с Дельвигом назван «знаменитый Баратынский». В рукописи две последние цифры года смерти Пушкина пропущены, а в печатном тексте год указан ошибочно — 1836…

Известно, что бумаги, поступающие в публичные архивы от частных лиц, обычно содержат мало документов, относящихся к личной жизни. Чаще всего они изымаются владельцами или их наследниками. Но в архиве Боччеллы удивляло отсутствие хотя бы одного адресованного ему письма. Бывший директор Государственного архива в Лукке доктор Доменико Корси рассказал мне, что, когда две преклонного возраста женщины пришли к нему посоветоваться, что им делать с доставшимися от предка, нотариуса Боччеллы, бумагами, и он предложил сдать их на хранение, те пришли в ужас: «Как? Но ведь у маркиза были нелады с женой! И потом, эта история с обращением в протестантизм…»

Об обращении в протестантизм и последующем отречении от него мы уже знаем. Что касается другой причины, быть может, лишившей нас каких-то дополнительных сведений о русских знакомых Боччеллы, а через них и о Пушкине, то его семейная жизнь действительно не сложилась. Если сам он, как писал Бутурлин, воспламенялся к Евиным дщерям всегда платонически, то его супруга имела иную репутацию. И дело не только в том, что она была фавориткой Карла-Людовика.

Как-то в Италии мне попались письма Амацилии Пачини, той самой, что маленькой девочкой была изображена на картине К. Брюллова «Всадница», а несколько лет позже — вместе с удочерившей ее графиней Ю. П. Самойловой, удаляющейся с бала. В одном из этих писем Амацилия писала отцу — популярному оперному композитору Джованни Пачини, что в Милан «приехала маркиза Боччелла с дочерьми, и мама, у которой немного злой язык, говорит, чтобы я пошла навестить своих сестер». Позже ни для кого во Флоренции не была секретом связь маркизы Боччелла с А. Н. Демидовым, разошедшимся к тому времени со своей женой — племянницей Наполеона.

По мнению Доменико Корси, принявшего в архив бумаги Боччеллы, вся его переписка была уничтожена. Все же я предпринял еще одну попытку разыскать ее. Так, в доме профессора Пьерфранко Динуччи обнаружились альбомы с визитными карточками людей, с которыми Боччелла встречался в 1836–1859 годах. На них около ста двадцати русских и польских имен. Назову, в частности, Андрея Карамзина, гостившего в демидовском поместье под Флоренцией, и Владимира Стасова, служившего в 1851–1854 годах секретарем А. Н. Демидова.

Если другие документы Боччеллы где-то сохранились, то, быть может, в них есть и сведения о его поездке в Россию. Пока же встреча с ним Пушкина представляется мне маловероятной.

ТРИ ПОРТРЕТА Е. К. ВОРОНЦОВОЙ

В одном из залов Национального музея в Стокгольме, в стоящей под окном витрине я увидел миниатюру — портрет женщины с хорошо знакомым лицом. Впрочем, дело не только в чертах ее лица, хотя и они весьма характерны: крупный, не нарушающий, однако, общего впечатления миловидности, нос, небольшой рот, высокий лоб, чуть раскосый разрез глаз. Знакомо выражение этого лица — томное, как говаривали в старину, с затаенной улыбкой на губах. Знаком и легкий наклон головы на изящной, изогнутой в повороте шее. Такой запечатлена и на других портретах графиня, позже — светлейшая княгиня, Елизавета Ксаверьевна Воронцова.