Под маской альтер-эго - [19]

– Ты уверен? Может быть, тебе просто показалось?

Жак молча протянул вперед правую руку с красной, воспаленной ладонью и пузырем ожога на запястье.

Астролог долго и подозрительно рассматривал пострадавшие места. Потом принёс склянку жирной жёлтой мази и лоскут белого полотна. Густо нанес мазь на запястье, замотал тряпицей.

Сел. Поднялся. Снова сел.

Взял мальчика за здоровую руку, притянул к себе поближе, заглянул в глаза.

– Никогда. Больше. Этого. Не повторяй, – велел сердито. – Ты не можешь прирaвнять себя к Создателю и решать, чему суждено быть, а чему – нет. Иначе я сам отведу тебя к цирюльнику, чтобы он отрезал твои нетерпеливые руки. И я не шучу.

Жак ушёл испуганный и расстроенный. Мишель был испуган и расстроен никак не меньше. Что-то подсказывало ему, что такое добром кончиться не может. И что человек не должен быть наделён такой властью над миром.

Сегодня был день полнолуния. Сегодня Жак должен прийти снова. И Мишелю очень не хочется, чтобы он приходил…

Мальчишка появился, как всегда, после обеда. Когда дети, сморенные жарой, уснули. А домочадцы мирно дремали на диванах и креслах.

Мишель нетерпеливо затолкал Жака в кабинет и сразу приступил к делу.

– Ну? – грозно спросил он. – Надеюсь, ты за это время не давал волю рукам!

Мишель посмотрел на ладонь Жака. Она по-прежнему была замотана белой тряпицей, сильно испачканной землёй.

Мальчишка поймал взгляд астролога, и рука его непроизвольно дёрнулась в попытке укрыться. Всё было понятно без слов.

– Ну и кому же ты помог. И сколько раз с нашей предыдущей встречи?

– Только два раза, – смущённо заверил мальчишка. – Оно как-то само получилось. Первый раз адский корабль с дымящимися трубами увозил множество людей в пасть океана. Я поставил на его пути ледяную гору. Корабль сломал об неё бок. Люди были свободны!

– Дальше.

– Дальше была стальная птица. Из тех, о которых вы рассказывали. Она неслась к Земле с семью монстрами внутри. А внизу были люди… Я сжал птицу рукой. И она сгорела прямо в небе.

Больше Мишелю нечего было спрашивать. Он молча сидел, сгорбившись, в своём кресле. Будто время тянул.

Наконец астролог встал, медленно подошёл к столику у окна. На столике стояли в ряд склянки со снадобьями. Вчера Мишель добавил к ним ещё одну – ни разу не открытую. Налил в бокалы вино. Осторожно добавил в них серый порошок из нового пузырька. Принес один Жаку. Второй пригубил сам.

И велел мальчику уезжать. И не возвращаться до его приказа.

Господи, как болят запястья. У Мишеля дрожали руки. Он подошел к конторке, с трудом отпер маленькую дверцу. За ней, в ящике, хранилось дорогое редкое лакомство – желтоватые, твёрдые, сверкающие на гранях кусочки испанского сахара. Его давали заболевшим детям, угощали особо знатных гостей, жена Мишеля позволяла себе съесть несколько кубиков, когда была в положении.

Астролог сгреб горсть и не глядя кинул в рот.

Сладость сахара, горечь поражения, кислый привкус неизбежного смешались, не принося успокоения.

Мишель сел в свое кресло. И стал ждать.

Наутро из монастыря Фонтевро приехал человек и сообщил, что работник Жак скончался сегодня ночью. Его нашли утром в постели уже холодным. Аббат спрашивал, будут ли у Мишеля особые указания насчёт похорон.

Указаний не было.

Больше Нострадамус кандидатов в ученики не принимал. Хмурый конюх Гастон

заворачивал их от ворот.

* Juignet – старофранцузское обозначение июля.

** Катрен (франц. quatrain) – законченная по смыслу отдельная строфа из четырех строк. Метр и расположение рифм не канонизированы.

*** По одной из теорий, так виделись Нострадамусу пилоты истребителей в кислородных масках.

Мегана Схема № 1276

Схема была некачественная, чёрно-белая, отпечатанная на обычном принтере, в котором, судя по всему, заканчивалась краска. К тому же для выполнения схемы требовалось пятьдесят различных цветов, и Вера, прикинув стоимость расходного материала, с трудом подавила стон. Если же добавить мучительный разбор условных обозначений и острую нехватку времени – этой схеме и дальше предстояло пылиться под прилавком магазина.

– Ну так что? Берёте? – нетерпеливо поинтересовалась продавщица.

– Беру, – уверенно кивнула девушка. Что-то было в этой картинке, изображающей дракона, готового взлететь на фоне фантастического горного пейзажа. Гордо расправленные крылья, величавый наклон головы, великолепная струя пламени, на которую, по прикидкам Веры, отводилось не менее пятнадцати оттенков. А краски! Немыслимо тонкие переходы цветов, из-за чего картина обретала яркость и глубину.

Отсчитывая деньги, Вера уже ощущала знакомый зуд предвкушения работы. Пальцы мысленно ласкали полотно, чувствуя каждую ниточку, ломали сопротивление накрахмаленной ткани, и маленькая, затупленная иголка создавала на белоснежном хаосе новый мир. Вера с наслаждением называла номера ниток, любуясь каждым новым оттенком и чуть заметно поглаживая разноцветный шёлк. Собрав все мотки в пучок, на манер букета, она приблизила его к глазам и долго любовалась им, едва удерживаясь, чтобы не понюхать, как если бы это были настоящие цветы.

– Ещё что-нибудь?

– Нет, спасибо.

Вера улыбнулась продавщице и, не замечая скептицизма в глазах последней, полетела домой. Она не шла, не передвигалась, не сокращала дистанцию от магазина до дома. Она именно летела, как если бы у неё вдруг выросли крылья, совсем как у того дракона с картинки. Так она спешила на первое свидание, так рвалась домой, когда её ждал Антон.