Под крыльями — ночь - [85]
— Наверно, на аэродроме.
— Почему же вы здесь?
— А меня никто туда не приглашает.
— Не привыкли без приглашения? Хорошо, считайте, что я пригласил. Собирайтесь на аэродром и запомните: когда полк работает, ваше место там, на старте, и при взлете и при посадке. И остальные все одевайтесь, будете стартерами.
Все оделись и поспешили на аэродром. А я опять в раздумье: это же не выход из положения. Надо людей быстрее вводить в строй, тогда и расхлябанность исчезнет.
Но для того, чтобы вводить в строй, надо отрывать кого-то на инструкторскую работу, а это снизит и без того малый бомбовый удар, — так по крайней мере мне объяснили, — да и зима, погода плохая, рискованно посылать неопытные экипажи на задания.
Нет мне поддержки ни в чем со стороны управления полка, и только Брусницын и командиры эскадрилий Молодчий, Нижниковский и Тихонов на моей стороне.
А тут вскоре в полк приезжает командующий АДД Главный маршал авиации А. Е. Голованов. На совещании командного состава вопрос стоял о мощи бомбового удара.
— Ваш полк должен иметь, по крайней мере, двадцать пять экипажей, летающих на боевые задания, — сказал Голованов. — Нас никак не устраивает ваше сегодняшнее состояние — двенадцать-пятнадцать экипажей. Какое ваше мнение, командир полка? Когда вы сможете дать указанное число экипажей? — обратился командующий ко мне.
Конечно, не мешало бы сперва посоветоваться со штабом, с командиром дивизии, но вопрос задан, надо отвечать. А наброски в блокноте имеются, и я возьми и, как говорится, брякни:
— Через два месяца, товарищ командующий, будет в строю двадцать пять экипажей.
— Ну, добро, — и командующий записал себе что-то в блокнот.
Прежде чем давать такое обещание, нужно было хорошо подумать, не стоило так опрометчиво называть сроки, — укорил меня после совещания один из моих заместителей. Кое-кто по инерции продолжал рассуждать так: «Кто будет летать на боевые задания, если начнем усиленно заниматься подготовкой молодых к вводу в строй?»
Черт знает что получилось. Наверно, я в самом деле ляпнул не подумав. Но слово дано, надо действовать.
Тем не менее я ошибся, опасаясь, что останусь в одиночестве. На совещании командиров эскадрилий, которое я созвал, летчики поддержали меня.
— У меня два экипажа, готовых к боевым полетам, хоть сейчас могу выпустить. Не знаю, почему их держат на приколе, — сказал Молодчий. Дельные соображения высказал мой заместитель по летной части Брусницын. Я воспрянул духом. Составили план, график тренировочных полетов. Опытные экипажи, чтобы не допустить значительного сокращения боевой активности полка, стремились летать как можно больше, чаще. Поддержало нас командование корпуса. И работа закипела. Молодчий и Писарюк, Нижниковский и Тихонов тренировали неоперившихся пилотов. По мере готовности молодые экипажи выпускались на боевые задания. 25 экипажей были введены в строй досрочно. Как я был благодарен товарищам, поддержавшим меня! С их помощью мое обещание командующему удалось претворить в жизнь. Были введены в строй экипажи: Шанина, Карпаченко, Щипкова, Зяблицких, Шведова, Фуфаева, Баклушина, Григорьева и других.
Командир дивизии генерал Балашов проявил интерес к нашему начинанию, советовал, кому и сколько надо провозных. С его участием мы переделали план и график — уж он-то хорошо знал людей полка. Часто бывая на старте, он лично руководил полетами.
Больше доверять командованию полка стал генерал Юханов. Хотя случались и недоразумения, которые, впрочем, удавалось в конечном счете развеять.
В связи с этим вспоминается следующий эпизод. Когда-то у летчика Заики нашли какие-то шероховатости в технике пилотирования, и с той поры экипаж на задание не планировался. Я проверил Заику — всё в порядке, проверил экипаж по вопросам навигации — остался удовлетворен ответами. И я решил выпустить экипаж Заики на боевое задание. Погода была благоприятная.
— Самое главное — связь с землей, — напутствовал я Заику перед вылетом.
Когда самолет ушел на задание, раздался телефонный звонок.
Кто выпустил Заику без моего разрешения? — спросил генерал Юханов.
— Я, товарищ генерал, лично проверил экипаж.
— А вы подумали о последствиях? Подумали о судьбе неподготовленного экипажа?
Я командир полка и ответственность за последствия беру на себя.
— Имейте в виду, если что — головой отвечаете.
— Совершенно верно, товарищ генерал, головой.
Теперь всё моё внимание — Заике. Сейчас он произведет бомбометание. Еще несколько минут — и ляжет на обратный курс. В этот момент связь прерывается. Хожу сам не свой…
Уже другие экипажи идут на посадку. По расчету времени скоро должен показаться самолет Заики, а его нет. Топчусь вокруг стартовой радиостанции, волнуюсь, жду. Нет связи. Нет Заики, как в воду канул.
Но вот послышались первые позывные ближней радиосвязи.
— «Береза», «Береза», я «Клен-12», разрешите посадку…
Оказалось, над целью осколком вражеского снаряда радиосвязь была выведена из строя и летчик пилотировал по визуальным ориентирам. Это трудно даже для опытного экипажа. Но молодой штурман Барсуков привел самолет.
Так экипаж Заики получил боевое крещение и на следующую ночь планировался без всяких препятствий.
Книга посвящена становлению нашей авиации, героизму и мужеству советских летчиков в борьбе против фашистских оккупантов. В центре повести один из ветеранов советской авиации — Евгений Иванович Борисенко, который с честью прошел суровую школу Великой Отечественной войны. Книга рассчитана на массового читателя.
Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.
Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.
Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.
В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.