Под крылом - [72]
Эх, если бы можно было взять домой и Риса, и Соню…
Чуть наклонившись, Заф посмотрел на оранжевую обертку, которую так старательно разглаживала девушка. На ней переливающимся синим шрифтом было нанесено название конфеты.
«Сладкие ириски Матушки Гусыни».
Часть 2
ЧЕЛОВЕК
— А когда я вырасту, то тоже стану оперативником! Как родители! — уверенно заявил Ирин, устраиваясь поудобнее на руках у Карма.
— Я тоже! — Подхватил Серфин.
— И я! — подали голос его старшие братья.
Ил с тоской вздохнул, вновь утыкаясь взглядом в яркую зеленую травинку. Время от времени он настороженно вскидывал голову, всматриваясь в виднеющуюся за старыми кованными воротами дорогу.
Это был их ежедневный негласный ритуал — все время посматривать на дорогу в надежде побыстрее увидеть родителей. Братья по очереди оборачивались и всматривались в пространство между прутьями решетки.
Вот только лишь Карм с Зафом знали, что родители за ними не придут. Но не произносили этого вслух.
— А ты кем будешь, когда вырастешь? — Любопытно спросил Ирин, продолжая попытки устроиться поудобнее на руках у Карма.
Заф только вздохнул, зябко подергивая крыльями. Сегодня выдался первый по-настоящему теплый день, и воспитатели выпроводили всех детей во двор, строго запретив покидать пределы детской площадки и уж тем более — лезть в огород, где из-под земли только-только появились первые зеленые ростки. Но Зафу все время было холодно, а тонкая, застиранная до потертостей курточка не грела. А собственную толстую теплую кофту Заф отдал Илу — тот все еще кашлял, не оправившись до конца от простуды.
— Мясной консервой он будет! — С ненавистью в голосе крикнул Терркан, с треском вывалившись из кустов рядом с оградой. Одежда эаля была черной от земли и мокрой от росы, а вытянутая кофта топорщилась на большом бугристом животе.
Ирин захлопал глазами, переводя взгляд с эаленка на Зафа. Заф молчал, рассматривая зеленые травинки рядом со своей ладонью.
— Врешь ты все! — Огрызнулся Карм вместо брата. — Вы, эали, вечно неправду всякую говорите!
— А вот и не вру! — Терркан ухватился руками за низ кофты, поддерживая живот. — Таких уродов на комбинат везут, чтобы на консервы пустить! А из пуха получаются отличные подушки! Мой дядя пробовал паштет из лае, и говорил, что вы по вкусу на гусят похожи! Ммм, вкусная гусятинка!
— Помолчи! — Рискнул подать голос Серфин, на всякий случай прячась за крыльями более старших братьев.
— Вкусные, сочные консервы! — Не унимался Терркан, выписывая кончиком хвоста восьмерки. — Питательные, ароматные!
— Замолчи сейчас же!
— Ой-ой-ой, боюсь гусиного брата!
Ирин засопел, собираясь разреветься. Карм молча пересадил его на колени Зафу, а после чего поднялся с травы. Пух на крыльях взъерошился, делая лае похожим на неказистого воробушка. Терркан был выше Карма на полторы головы и старше на две условные весны. А еще он очень больно пинался, и кончиком хвоста норовил ткнуть в лицо или под крыло.
Эаленок взвизгнул, и покатился кубарем по земле. Из-под кофты посыпались сухие груши, которые воспитатели добавляли в компот.
— Ты вырастешь, и тоже станешь оперативником, — пообещал Карм перед самым отбоем, когда ему наконец разрешили слезть с позорного стула. Драться в приюте было нельзя, как и воровать, а пойманный сразу на двух поступках эаль наврал, что груши таскали они вдвоем с лае.
Заф только потрогал темный синяк на скуле брата и вздохнул, после чего вытащил из-под подушки утащенный с ужина хлеб.
— Фы мофе млафшее кфыло, и я никому тебя не дам обидефь, — пробубнил с набитым ртом Карм.
— Я не сильно тебя младше, — слабо возразил Заф, вытаскивая из-под подушки крошки и складывая их горкой на ладони. Это был их вечный спор.
— Но жизненного опыта у меня намного больше!
— На восемнадцать минут всего лишь…
Карм разорвал оставшуюся краюшку на две неровные части, и ту, что побольше, всунул в руки брату.
— Ты опять свой ужин между младшими разделил, — тихо, чтобы никто не услышал, упрекнул он. — Тебе тоже нужна энергия.
— Мне не хотелось есть. — Почти не соврал Заф. — А они младше, им нужно больше энергии. Да и вообще, ты слышал, что сказал Терркан…
— А ты его не слушай! Я никому не позволю обижать моих младших! — С вызовом прошипел Карм, и потянув одеяло, набросил его брату на плечи. В коридоре зазвенел колокольчик, оповещая о отбое. — Ни Ирина, ни Серфина, ни Ила, ни Марека, ни Ельку, ни тебя — никого! Я знаю, кто ты!
Последняя фраза прозвучала уже в темноте — воспитатели отключали свет на ночь.
Спрыгнув с кровати, лае на цыпочках прокрался между кроватями, поправляя тонкие одеяла на младших, и вернулся с Ирином на руках. Приют был переполнен, и дети спали в кроватях по двое. А эльвиинчик пинался, и Ирин часто плакал по ночам, спихнутый с матраса на пол.
Заф откатился на свою половину кровати, позволяя братьям устроиться поудобнее под одеялом, а потом тихо, чтобы Карм не заметил, вложил остатки хлеба в ладошку Ирина.
— Я хочу стать врачом. — Шепотом признался он через пару минут. От младшего исходило ровное тепло, а Карм, устроившись на боку, вытянул поверх одеяла левое крыло.
— Вот вернутся родители, и станешь, — едва слышно пообещал старший брат. — Они скоро вернутся…
Если призыв в волшебный мир внезапно оборвался на середине, уж точно не следует унывать. Нужно взять себя в руки и вынести из этого как можно больше пользы. Например, постараться сотворить самую настоящую магию. *** Когда молодая девушка поняла, что вскоре ее счастливая жизнь будет оборвана внезапным призывом в иной мир, она приложила все усилия, чтобы этого избежать. Но вместо заветного ключа от оков под названием Якорь она получила нечто большее.
Будьте терпеливы к своей жизни. Ищите смысл в ежедневной рутине. Не пытайтесь перечить своему предпочтению стабильности. И именно тогда вы погрузитесь в этот кратковременный мир. Место, где мертво то будущее, к которому мы стремились, но есть то, что стало закономерным исходом. У всех есть выбор: приблизить необратимый конец или ждать его прихода.
В архиве видного советского лисателя-фантаста Ильи Иосифовича Варшавского сохранилось несколько рассказов, неизвестных читателю. Один из них вы только что прочитали. В следующем году журнал опубликует рассказ И. Варшавского «Старший брат».