Под конвоем лжи - [208]

Могу сказать лишь то, что работа Вашего отца поможет спасти бесчисленное множество жизней и позволит обитателям Европы раз и навсегда избавиться от Гитлера и нацистов. Ваш отец был настоящим героем и отдал свою жизнь за то, чтобы другие могли жить.

Но ничего из блестящих достижений Вашего отца не давало ему такого счастья, как Вы, Билли. Когда Ваш отец говорил о Вас, его лицо менялось. Каким бы усталым он в этот момент ни был, его глаза начинали светиться, и лицо украшала улыбка.

Бог не наградил меня сыном, но лишь после знакомства с Вашим отцом я понял, насколько сильно мне не повезло.

Искренне Ваш, Альфред Вайкери

Браттон вернул письмо Дороти, а та уложила его в конверт, который убрала в верхний ящик письменного стола мужа. Потом она подошла к окну и выглянула.

Все ели, пили и, похоже, хорошо проводили время. В стороне от толпы она разглядела Билли, Джейн и Уолкера, сидевших на траве неподалеку от причала. Джейн и Уолкер некоторое время назад стали больше чем друзьями. Их общение приобрело откровенно романтический характер, и Джейн уже несколько раз намекала на возможное замужество. «Разве не прекрасно, — подумала Дороти, — что у Билли снова появится настоящая семья».

В этой перспективе имелись респектабельность и завершенность, которые всегда умиротворяюще действовал на Дороти. Снова вернулось тепло, и скоро наступит лето. Во всех летних домах появятся обитатели, начнутся приемы. «Жизнь продолжается, — сказала она себе. — Маргарет и Питер покинули нас. Они ушли, но жизнь все же продолжается».

Глава 63

Глостершир, Англия, сентябрь 1944

Даже Альфред Вайкери был удивлен тем, насколько быстро его вышвырнули со службы. Официально это называлось административным отпуском, предоставленным ему на время проведения внутреннего расследования. Но и Вайкери, и большинство окружавших его отлично понимали, что все это лишь дымовая завеса, призванная прикрыть неминуемое увольнение.

Овладевшая им апатия была настолько сильна, что он даже послушался совета сэра Бэзила Бутби (впрочем, вполне здравого) и уехал в дом тети Матильды — он никак не мог привыкнуть называть его своим домом, — чтобы находиться подальше от всего этого. Первые дни изгнания показались ему невероятно тяжелыми. Ему не хватало духа товарищества, царившего почти во всех помещениях дома 58 по Сент-Джеймс-стрит, кроме, разве что, кабинетов высшего начальства. Он скучал по своей жалкой комнатушке без окон. Ему отчаянно не хватало даже продавленной раскладушки, поскольку он утратил способность спать в нормальных условиях. Он винил в этом удобную мягкую двуспальную кровать Матильды, на которой было слишком много места, позволявшего ворочаться с боку на бок от уколов беспокойных мыслей. Повинуясь одному из ставших столь редкими озарений, он отправился в деревенский магазин и купил новую раскладушку. Он установил ее в гостиной возле камина, поскольку никак не рассчитывал принимать гостей. И, начиная с той ночи, спал прекрасно.

Он терпел тягостную бездеятельность до конца зимы. Но весной, когда стало тепло, он обратил свою накопившуюся, пропадавшую впустую энергию на новый дом. Наблюдатели, наносившие ему без предупреждения и, предположительно, втайне от него редкие визиты, с неподдельным ужасом наблюдали, как Вайкери с огромными ножницами и серпом, в своих очках-полумесяцах атаковал запущенный сад. Не меньшее удивление вызвала у них его активность по перекрашиванию дома изнутри. Вернувшись в штаб-квартиру МИ-5, наблюдатели потом подолгу дискутировали между собой по поводу избранной им краски — чистейших белил. Они не могли понять: то ли у него улучшается настроение, то ли он превращал свой дом в подобие больницы и готовился к длительному пребыванию там.

Его образ жизни вызывал много пересудов в деревне. Пул, продавец местного магазина, утверждал, что такое состояние, как у Вайкери, может быть только следствием тяжелой утраты. «Чушь это все, — возражал Плендерлейт, работник плодового питомника, к которому Вайкери обращался за советами по поводу сада. — Он и женат-то никогда не был, да и, наверно, даже не влюблялся». Мисс Лазенби из магазина одежды сказала, что они оба неправы. «Это же несчастный влюбленный; любой дурак, кроме вас, конечно, понял бы это с первого взгляда. И, судя по его виду, предмет воздыханий не отвечает ему взаимностью».

Вайкери, если бы даже знал об этих разговорах, вряд ли смог бы дать ответы на вопросы, занимавшие его знакомых и соседей, потому что владевшие им эмоции были так же непонятны ему самому, как и окружавшим его. Декан его факультета в Университетском колледже прислал ему письмо. До него дошли слухи, что Вайкери больше не работает в Военном кабинете, и потому он хотел бы знать, когда следует ожидать возвращения уважаемого профессора в лоно университета. Вайкери медленно разорвал письмо на две части и сжег в камине.

* * *

С Лондоном его не связывало ничего, кроме дурных воспоминаний, так что он держался подальше от города. Он побывал там лишь однажды, на первой неделе июня, когда сэр Бэзил вызвал его, чтобы сообщить о результатах внутреннего расследования.