Под часами - [49]

Автор не знал ее настолько — он решал проще. Это что же: он должен идти к ней в дом и присутствовать при сцене… то ли "Иван Грозный убивает своего сына", то ли "Не ждали"?.. сюжеты переполняли его… только одного он не мог представить: как войти в ее дом! Зачем? Что общего у него с ней?! И вообще — с какой стати Пал Силыч его впутывает в свои дела… он никогда не знал границы, этот друг-режиссер… не знал меры, совместимости, и понятие "неудобно" — это не для него. Где сцена? Где жизнь? Все вместе. Впремешку. Удобно все, что хорошо ему! Нет. В дом к ней он не пойдет. В нейтральном месте встречаться и говорить на громких тонах — а так будет, он знал, — это уж и вовсе глупо. Чтобы потом слухи ползли по городу? Все все видят и слышат… а Павел Васильевич просто с ума сходил…

— Слушай, Паша, а ведь она права! Не в том, кто лучше, кто хуже — это извини… но с какой стати ей на вторых ролях-то… никакая баба не захочет… а тут еще, ты уж извини, "партия, наш рулевой", — нет. Я вас мирить или приспосабливать друг к другу не буду — как хочешь… у них своя мораль… своя идеология…

— Какая мораль? Какая идеология?

— Я не мастер критиковать правящую… Мммм… это все…— он покрутил рукой в воздухе, чтобы не произносить слова…

— Ну, и что же мне делать…

— Совета спрашиваешь, или интересуешься моим мнением?

— Мнением…

— Ты так легко женщин меняешь. Тебе в самый раз это сделать именно сейчас…

— Шутишь…

— Нет. И постарайся найти б/п…

— Ты никогда не был пошляком, Ав…

— Сейчас тем более… посиди в зале… ты же это всегда делаешь на своих постановках… посиди в зале… один… и посмотри на все, что происходит из зала, а не со сцены… как ты это умеешь… может быть, я не прав… тебе что-то другое стало дороже… и еще оглянись назад… там тоже женщина, которую ты сам выбирал…

— Как я устал. — Павел Васильевич не стеснялся быть самим собой, может быть, лишь перед одним человеком на свете, и именно поэтому так ждал от этого разговора какого-то магического результата…

— За все платить надо.

— Верно. Давай напьемся? Девок подцепим… надо как-то прервать эту полосу… схожу с ума…

— Нет.

— Свинья ты. Тебе есть куда идти…

— Перестань… ты за юбкой никогда человека рассмотреть не мог… есть ведь люди — коллекционеры по натуре. Я не из них. Извини. Домой он спешил так, словно у него кончалась увольнительная. Татьяна, взглянув на него, сразу спросила:

— Новую пьесу разрабатывали с другом?

— Таня! Он бросился перед ней на колени, обхватил ее руками и ничего не говорил — только крутил головой, будто втискиваясь в нее, чтобы совсем спрятаться от мира…

— Ревнуешь… к прошлому? К тому, что было? — Спросила она и наклонилась над ним. Он поднял лицо и долго смотрел в ее глаза.

— Нет! Я об этом никогда не думал. Это… это откуда-то из другого мира… если бы ты была безгрешной, это бы была не ты… да и кто сказал, что такое грех… я не судья… ты… ты самая… ты самая во всем… Таня!

— А я бы хотела…— пауза была долгой, безысходной…

— Чего? — Он не выдержал. Отодвинулся от нее, чтобы лучше рассмотреть, и стал подниматься…

— Отделиться от прошлого… уехать, может быть, далеко… но от него разве уедешь… и ты захочешь ли за мной тащиться… тебе нужны медные трубы… ты… ты другой…

— Мне? Медные трубы?

— Не спорь. Блестящие. Ослепительные. Только, может быть, ты заметишь на них и мое отражение…

— Ты слишком умная для меня. Я ведь живу чувствами. Даже сюжет ведет не расчет, а чувство… а ты знаешь секрет понимания, как твои образы воспримет чужой глаз и мозг… ты умеешь рассчитать это… перспективу… я преклоняюсь перед тобой… обожаю тебя… и боюсь…

— Меня???

— Нет. Всех, кто вокруг тебя. Хищников… раньше не боялся… а как стал не один… боюсь… они могут разлучить нас… это все глубже внедряется в меня…

— Дурачок… помнишь: "Они любили друг друга так долго и нежно, а в мире ином друг друга они не узнали"… или что-то вроде этого… не бойся… это же очень просто: отнять можно только то, что снаружи… другое — никому не удавалось… я не могу тебе запретить ничего… и советовать не хочу… не потому… что… но, знаешь, что… не ходи больше к Пал Силычу… нет, нет, не потому, что ты, может, подумал… и то, что я тебе скажу тоже не потому, что я тебя очень люблю. Очень. Навсегда. Я это знаю… просто… это правда: не теряй на него время. Он мужик хороший… но это не для тебя… ты больше весишь, понимаешь, не теряй время… не знаю, зачем и куда торопиться, но… тебе, вообще, никто не нужен… может, только твой Сукин… но ему тоже никто не нужен… штучным — никто не нужен… и не бойся… страх ржавит сердце… в словах потом вылезет… а за меня не бойся… я умею верить… и прощать умею…— она положила свою ладошку ему на щеку… большой палец спрятался за мочку его уха, от взгляда зеленых влажных глаз становилось необъяснимо легко… и он вдруг почувствовал, что они плывут, плывут над всем этим миром, и он далеко внизу все мельче, мельче… сливаются все предметы и становятся плоскими, и шум уже не долетает, а это разноцветное лоскутное одеяло, образовавшееся у них на глазах, уже притягивает совсем по-другому, как мягкий теплый ковер, на который хочется опуститься… вместе… утонуть совсем друг в друге… и он почувствал, что теряет равновесие, уткнулся лицом в ее рыжую гриву, вдохнул ее запах… глубоко… еще… еще… и мысли перестали существовать… остались одни ощущения счастья и необыкновенной легкости полета…