Почти все, что знаю о них - [10]

Но даже эти мысли, несколько озадачивавшие Татьяну в редкие свободные минуты перед отъездом Генки, пропали, когда она увидела Виталика на задних лапках с отработанной улыбкой на румяном постаревшем мальчишеском лице. «Сейчас он еще притащит в зубах эти сухие штанишки, и меня тогда просто стошнит», — подумала Татьяна и на всякий случай поспешила сбежать на кухню.

В дверях она все-таки столкнулась с Виталиком. Он шел семенящим шагом, преданные карие глаза смотрели сбоку в сторону Татьяны и не замечали ее. Он шел на задних лапках и нес сухие штанишки в зубах.

Много превращений было на земле с тех пор, как Зевс принял облик быка и уплыл с Европой на спине.

Вздрагивает под ударами волн большой камень, как спина быка. Сегодня камень холодный и волны такие высокие, что некоторые перехлестывают через него. А Татьяна Николаевна совсем не чувствует их — так близко подступила к ней Москва. И то, что было тогда непонятным, вернее недодуманным за недостатком свободного времени, и лишь нехорошо задело ее, поэтому и осталось в памяти, сейчас, с этого камня, вдруг стало до обидного ясным.

— Папа, а можно мне к тете на камень? — спросил Бориска.

— Это нужно сначала узнать у тети, — ответил папа.

Татьяна Николаевна присела на край «трона», протянула Бориске руки и научила, куда поставить ноги.

— Здо́ровско! — по-школьному восхитился Бориска. Он неуверенно держался на камне, каждый раз хватался за него руками, когда волны поднимались слишком высоко и слишком сильно ударяли ему в бок и раскачивали его. Они обдавали тогда Татьяну Николаевну и Бориску крупными холодными брызгами, но Бориска старался улыбаться.

Он хороший парень. У него чистые светлые глаза, прямой взгляд и добрая улыбка. Татьяна Николаевна спросила у него, где мама, и Бориска объяснил, что мама пошла делать маникюр, а им с папой разрешила посмотреть на шторм и взяла с них слово, что они будут вести себя хорошо и не полезут в море.

— Бориска, а ты познакомился с тетей? — раздался снизу голос мужчины.

— Как — познакомился? — удивился ему сверху Бориска. — Мы сидим здесь… Да ведь? — спросил он у Татьяны Николаевны. — Меня зовут Борис, — на всякий случай сказал он ей.

— Да, — ответила ему Татьяна Николаевна, жалея себя до слез, что нет у нее такого сына, такого мальчишки.

— Меня зовут Таня, — крикнула она вниз, потому что очень грохотало море.

Она сняла с себя халат и укутала им Бориску, чтобы ветер не простудил его. На минутку прижалась к нему — сидеть бы так со своим сынишкой до́ма ли, на камне ли, и никакие штормы, никакие тучи, никакие люди и никакие мысли на свете не страшны…

Но рядом просто чужой мальчик. И он только потому прижался к незнакомой тете, что на камне высоко и страшно.

«Ах ты, щеник», — растроганно, странным ласковым словом подумала о нем Татьяна Николаевна и потуже закутала его в свой халат, чтобы еще раз позаботиться о мальчике, как о своем сыне.

— Папа, — позвал Бориска, совсем освоившись у Татьяны Николаевны. — Лезь сюда, нам здесь так здорово!

Татьяна Николаевна замерла, побоявшись не расслышать ответ. Но даже море, казалось, перестало шуметь для нее в это время.

Человек долго не отвечал. Татьяна Николаевна уже хотела сказать Бориске, что папа не услышал его, повтори, Бориска, но Игорь Петрович ответил снизу бесцветным голосом:

— Нет, Бориска, мне наша мама не разрешает.

После этих слов Татьяна Николаевна в одно мгновение натянула белую шапочку с выпуклыми рыбками, привычно заметила серебристую даже в этот день полоску на горизонте и прыгнула в море.

На таких огромных, свирепых волнах она еще никогда не плавала. Они могли швырнуть ее о большой камень, но Татьяна Николаевна, наверно, оказалась сильнее их, и ее только бросало на самый гребень, а потом она обрушивалась вниз, и уже почти не было пути наверх, а только тянуло все вниз, в пучину, где резкий, душный запах водорослей бьет в нос. Татьяна Николаевна уже совсем задыхалась там, но ее снова выносило наверх, к свежему воздуху, к ветру и легкой пене.

Она не ожидала, что сразу забудет о Бориске, об Игоре Петровиче, о большом камне, о всех своих одиноких и подробных мыслях. Оставалось единственное определенное состояние — бороться с волнами, чтобы выжить.

— Тоже мне, русалка! — кто-то схватил ее за руку и развернул к берегу.

Волна накатилась на них. Кажется, закричал на берегу Бориска, но все стало водой.

Когда вода прошла, они уже были в бухточке, сбоку камня. Волна, обессиленная, отваливала вместе с мелкими камнями назад, громыхала, сбивала с ног.

Ноги у Татьяны Николаевны дрожали. И вся она дрожала так заметно, только что зубы не лязгали.

— Будешь стоять теперь как памятник? — грубо сказал Игорь Петрович, взял ее на руки и вынес на берег.

— Дура, дуреха, — с удовольствием ругался он, прижимал ее к себе и отплевывался. — Чем только голова забита…

На камне плясал Бориска.

Татьяна Николаевна сидела, накрытая махровой простыней с коричневыми щенками по краям и молчала. Она прижала подбородок к коленям, ноги крепко обхватила руками. Подбородку больно, даже скулы сводит. Но так лучше.

Сейчас из-за камня выйдет Игорь Петрович. Он там одевается.