Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках - [163]

Я понимаю, что моя Муся, уникальный представитель кошачьего рода, имеет мало общего со своими сородичами, к примеру, с деревенским котом Рыжиком, который своим неприятным пискливым мяуканьем выпрашивал у меня все лето очередную порцию припасенного для него «Вискаса». В аналогичной ситуации, когда Муся со всем своим только что родившимся потомством перебралась ко мне в гараж, она вела себя прямо противоположным образом.

Когда моя Оля позвонила мне в Москву и сказала, что у нас в гараже поселилась кошка с пятью котятами и надо принимать решение, я, сгорая от любопытства, выехал на дачу в деревню Тарусово. Все-таки за 17 лет моей дачной жизни подобное случилось в первый раз. И это – знак судьбы. Еще в детстве мама меня учила, что если в дом приходит животное, то это к добру. За два месяца до прихода из тюрьмы по очередной хрущевской амнистии моего отца, ранней весной 1955 года во дворе частного дома моего дедушки в одесской Аркадии на старых бушлатах, которыми утепляли на зиму кран с водой, поселился пес, старая овчарка с одним обвисшим ухом. Мы сами были тогда полуголодными, но собаку начали откармливать, она поправилась и даже помолодела, и стала моим лучшим другом. Она провожала меня до школы, ждала, когда кончатся уроки, и вместе со мной шла домой. Волк (так мы его назвали) умер в конце 1960 года, спустя несколько месяцев после моего ухода в армию. Так что решать ничего не надо было. Надо было покупать корм. Я по дороге на дачу заскочил в магазин, купил несколько банок тушенки (о специальном корме для кошек я тогда еще ничего не знал). И дальше произошло то, что меня поразило, что заставляет меня говорить о достоинстве кошки.

У стены моего дома, рядом с вентиляционным отверстием, ведущим в гараж, как мне тогда показалось, стоит маленькая, серая, неприметная кошка. Бока ободраны, тяжело дышит, спина колесом, сгорбленная. Это была моя Муся. Я подношу к ней миску с тушенкой, но она не ест. Одобрительно, в знак благодарности слегка ударяет мне руку своим лбом и прыжком отскакивает в сторону грядок, где растет свекла. Это было в начале сентября жаркого 2010 года. А потом, к моему изумлению, начинает буквально в течение нескольких минут отлавливать мышей, благо, их тогда было много, и класть их в ряд к моим ногам одну за другой. Я настолько был поражен этой сценой, что забыл о времени. И только тогда, когда у моих ног появилась четвертая задушенная мышка, эта серая ободранная кошка начала медленно есть мою тушенку. Понятно, что уже на следующий день она получила пропуск в дом и начала сама постепенно осваивать его пространство. И здесь я обнаружил то, о чем я уже говорил. Она предпочитала сидеть, отдыхая от постоянного кормления своих котят, именно на ступенях лестницы, ведущей из кухни на второй этаж. Причем сидеть на той ступени, которая позволяла ей быть вровень с моими глазами, и наблюдать за мной своими яркими зелеными глазами. С этой удобной для нее позиции она и начала день за днем отвоевывать для себя все новые и новые пространства моей души, добиваясь моего расположения. Я окончательно сдался и понял, что она моя кошка, когда она во время моих усилий переписать очередной текст пришла ко мне на письменный стол, легла рядом с открытой книгой и начала тихо мурлыкать. Я понял, что это хорошо, что это мне нужно, и судьба Муси и даже ее потомства была решена.

И в том, как Золушка-Муся с ободранными боками и спиной горбом превращалась в царевну, в ухоженную, уверенную в себе кошку, которая медленно, вальяжно, вытягивая лапы, как полновластная хозяйка ходит по квартире, тоже очень много человеческого. Правда Муся – животное куда более благодарное, чем люди, обычно забывающие своих благодетелей, тех, кто им в жизни помог. И тут снова есть чему поражаться, что говорит о добре, но не человеческом, а о кошачьем. Чем лучше становились условия жизни Муси – теперь она, как барыня, выезжает на четыре месяца летом на дачу, – тем она становится более привязанной ко мне, тем больше по-кошачьи демонстрирует свою полезность, старается угодить мне, быть все время рядом со мной.

Кошки, в отличие от нас, людей, наверное, меньше думают о смерти. Поэтому они, в отличие от нас, умеют ценить и радоваться тому, что есть сегодня. Речь, конечно, о таких кошках, как Муся, которые знают, что такое голод, бездомная жизнь и предательство своих хозяев. Поэтому каждый ее шаг, каждое движение излучают благодарность.

И здесь я снова логикой рассказа упираюсь в вопрос, который заставил меня написать этот текст. Если бог, как доказывал Николай Бердяев, есть любовь и творчество добра, то почему эти животные, которые, как Муся, живут рядом с нами и не знают зла, излучают подлинное благолепие, то почему они не достойны вечной жизни, как и добрые люди? Почему человек, который совершил преступление, но покаялся, все же, как говорит религия, может попасть в рай, а кошка, которая излучает добро и делает нас добрее, не достойна этого рая? Обратите внимание, никогда не полюбит ближнего тот человек, который не способен полюбить свое животное. Обратите внимание, как много дают эти кошки, собаки для облагораживания души человека. Конечно, спор о том, есть бог или нет, не имеет смысла. Те, кто верит, имеет более чем достаточно оснований допустить существование Всевышнего, по крайней мере, как тайны, куда наш разум никогда не может подступиться. Тот, кто не верит, кому чуждо само понятие веры, имеет более чем достаточно оснований защитить свой атеизм. Мой сосед по дому на улице Луковской в Варшаве ксендз иезуитского костела на Старувке рассказывал мне еще в конце 70-х прошлого века, что ему очень трудно объяснить своим прихожанам, почему поляки, самая верующая в Европе католическая нация, самая преданная Христу, больше всего пострадала во время Второй мировой войны, потеряв более четверти населения. Но все равно, рассказывал мне ксендз Яцек, поляки продолжают верить в бога, потому что у многих он в душе.