Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках - [156]
И самое поразительное, что сцена свидания одинокого молодого мужчины с бездомной кошкой на берегу Босфора была напоминанием мне о моих собственных, будущих переживаниях от конфликта любви к вошедшей в твою душу кошки с железной логикой жизни, которая не позволяет нам быть вместе. И я теперь, приезжая несколько раз в год на Кипр продлевать себе жизнь, каждый вечер, буквально каждый вечер сижу со своей любимицей Чернушкой на берегу Средиземного мора, предварительно накормив ее до отвала тем, чем обычно кошек не кормят. Я сижу, правда, не на скамейке, а на выступе фундамента недостроенного ресторана, а она – рядом со мной на камне. И у нее, с тех пор как она поняла, что я никогда не стану для нее настоящим хозяином, грустный и даже какой-то отчужденный от меня взгляд. Она сидит со мной рядом и все время прячет от меня свои глаза. В первое время, когда я откликнулся на ее зов и начал приходить к ней два раза в день в гости, когда она еще была котенком, она высматривала мое приближение с крыши террасы иранцев-иммигрантов, которые ее приютили, спрыгивала вниз, бежала мне навстречу, предвкушая сладость моих подарков. Потом, в знак благодарности, как все кошки, ложилась на спину, несколько раз перевернувшись подбегала ко мне, я ее гладил, делал ей массаж, который я каждый день дома, в Москве, делаю Мусе и ее внучке Магде, а дальше начиналось самое трудное: я начинал уходить, Чернушка следовала за мной, надеясь, что я возьму ее на руки и унесу с собой из ее, как ей казалось, временного приюта. Я ускорял шаг, мы доходили до границы ее кошачьей территории, где она выросла, и она удивленная и грустная останавливалась и провожала меня своими зелеными глазами. Но теперь, спустя три года, у нас все по-другому. Она, конечно, тоже меня ждет и рада, когда, после двухмесячного перерыва, я, выполняя моцион хождения по кругу нашего поселка, начинаю подходить близко к террасе квартиры иранцев, которая, к счастью для меня и для нее, все еще является для нее надежным приютом. Но сейчас Чернушка уже никогда не бежит мне навстречу, не высматривает мое приближение с крыши террасы, а лежит где-то рядом с пешеходной аллеей и встанет и пойдет мне навстречу, только если я ее позову. И то, делает это медленно, как будто делает мне одолжение. Чернушка, осознав, что мы никогда не будем вместе, что я никогда не возьму ее отсюда, выстраивает со мной отношения с чувством собственного достоинства. И она стыдится того, что она бездомная кошка. В прошлом году, в начале зимы я утром ее долго искал. На террасе ее не было, ибо шел дождь. Наконец я нашел ее с противоположной стороны дома, лежащую под балконом на обрывке какой-то разодранной куртки. Я подошел близко, позвал ее. Что поразительно, она даже не посмотрела в мою сторону и не подошла ко мне. Она отказалась от завтрака, который я ей принес. Вот вам доказательство того, что чувство стыда от своей неустроенной жизни бывает даже у кошек. А сейчас, как обычно, съев приготовленный мной ужин, она отпрыгивает в сторону и ждет, выясняет для себя, действительно ли я намерен уделить ей больше внимания. И только почувствовав, что я никуда не спешу и готов уделить ей больше времени, она прыгает на перила террасы, рядом с которой мы последнее время встречаемся, и подставляет мне спину для массажа и крайне редко мурлычет. Потом мы садимся оба на край фундамента недостроенного ресторана и долго сидим друг с другом рядом. И когда я, рано или поздно, всегда с грустью в душе, ухожу к себе спать, она не шелохнется и еще долго сидит одна на месте нашего свидания.
«А почему вы не возьмете ее с собой, если эта кошка для вас так дорога?» А потому, что моя ситуация очень напоминает ситуация молодого турка, с упоминания о которой я начал свой рассказ о любви к бездомной кошке. Квартира у меня есть, и по бывшим советским меркам совсем неплохая, но в ней со мной уже семь лет живет и Муся, и ее дочь Конфетка, и внучка Магда. Я сам не сразу решился жить с тремя кошками. Но красавицу Конфетку я не мог оторвать от мамы Муси, ибо она больна, у нее что-то с психикой, и сама она скорее всего не сможет долго прожить. Решение оставить Конфетку с мамой Мусей навсегда ускорило предложение моей новой родственницы, убежденной дарвинистки, вынести ее во двор и оставить около мусорных баков, и пусть она выживает, если выживет. А спустя три года вернулась к маме и бабушке Магда, ибо Галя, соседка, которая ее маленькой забрала у меня, умерла после второго инфаркта. В этой ситуации появление четвертой кошки, Чернушки, было бы уже признаком какой-то сумасшедшинки, о которой уже открыто говорят мои сыновья. Но ведь, честно говоря, Чернушка не ищет нового приюта, а ищет хозяина или хозяйку, которые бы ей всецело принадлежали. И, самое главное, горизонты моего грядущего восьмидесятилетия уже приближаются, каждый день жизни для меня уже божий дар. И что станет с Чернушкой-киприоткой, если ее хозяина не будет? Так что, пока существует приют для бездомных кошек, организованный сердобольным иранцем, профессором архитектуры Шахином, пускай она живет на берегу теплого моря, где она родилась и выросла. Даже если случится чудо, и Шахин вернется преподавать архитектуру в Иран, голод ей не угрожает. Всегда найдется очередная норвежка, как наша Ева, которая каждое утро на свои скромные средства организовывает «шведский стол» для бездомных кошек.
За «концепцией» стоит какой-то странный патриотизм, какая-то странная любовь к своей Отчизне, причудливо сочетающаяся с кровожадной небрежностью к соотечественникам. В рамках этого мировоззрения причудливым образом соединяется и функциональная трактовка террора как средства строительства новой жизни, и идея особой русской, противоположной Западу цивилизации, и, наконец, все это скрепляется марксистской трактовкой истории как необратимого движения к коммунизму. Мы имеем здесь дело со смесью взаимоисключающих идей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ципко Александр Сергеевич принял активное участие в разработке идеологии перестройки. Автор книги попытался ввести анализ идейных истоков перестройки в контекст нынешних споров о существовании особой русской общинной цивилизации. В отличие от нынешних неославянофилов, он связывает русский культурный код не с уравнительными настроениями беднейшего крестьянства или с революционными страстями Степана Разина, а с основополагающими гуманистическими ценностями великой русской культуры XIX века и русской религиозной философии начала XX века. При оценке исторического значения демонтажа политических основ советской системы, совершенного Горбачевым во время перестройки, автор книги исходил из того, что все те, кто прославил русскую общественную мысль, кого принято называть русскими гениями, восприняли ленинский Октябрь как национальную катастрофу, а большевистский эксперимент – как насилие над русской душой.
В своих последних статьях, собранных в этой книге, автор пытается понять, почему посткрымская Россия не хочет знать главную правду о большевизме, правду о том, что «возникновение на Западе фашизма стало возможно только благодаря русскому коммунизму, которого не было бы без Ленина» (Николай Бердяев). С точки зрения автора, главной причиной нашего русского нежелания расстаться с соблазнами и иллюзиями коммунизма, нежелания «жить не по лжи» (Александр Солженицын) является апатия души и мысли, рожденная испытаниями страшного русского ХХ века, жизнью на вечном надрыве, «затянув пояса», жизни, требующей бесконечных, часто бессмысленных жертв.
Есть все основания говорить, что нынешние массовые рецидивы крепостнического, аморального славянофильства, вся эта антизападная истерия являются свидетельством какого-то нового сдвига в общественном сознании. Все эти модные разговоры об особой русской миссии, об особом проектном сознании идут не столько от любви к России, сколько от незнания, что делать, как вести себя. Отсюда и соблазн сказать, что мы живем не хуже, а по-своему.
Предупрежден – значит вооружен. Практическое пособие по выживанию в Англии для тех, кто приехал сюда учиться, работать или выходить замуж. Реальные истории русских и русскоязычных эмигрантов, живущих и выживающих сегодня в самом роскошном городе мира. Разбитые надежды и воплощенные мечты, развеянные по ветру иллюзии и советы бывалых. Книга, которая поддержит тех, кто встал на нелегкий путь освоения чужой страны, или охладит желание тех, кто время от времени размышляет о возможной эмиграции.
1990 год. Из газеты: необходимо «…представить на всенародное обсуждение не отдельные элементы и детали, а весь проект нового общества в целом, своего рода конечную модель преобразований. Должна же быть одна, объединяющая всех идея, осознанная всеми цель, общенациональная программа». – Эти темы обсуждает автор в своем философском трактате «Куда идти Цивилизации».
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Украинский национализм имеет достаточно продолжительную историю, начавшуюся задолго до распада СССР и, тем более, задолго до Евромайдана. Однако именно после националистического переворота в Киеве, когда крайне правые украинские националисты пришли к власти и развязали войну против собственного народа, фашистская сущность этих сил проявилась во всей полноте. Нашим современникам, уже подзабывшим историю украинских пособников гитлеровской Германии, сжигавших Хатынь и заваливших трупами женщин и детей многочисленные «бабьи яры», напомнили о ней добровольческие батальоны украинских фашистов.
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.
В центре эстонского курортного города Пярну на гранитном постаменте установлен бронзовый барельеф с изображением солдата в форме эстонского легиона СС с автоматом, ствол которого направлен на восток. На постаменте надпись: «Всем эстонским воинам, павшим во 2-й Освободительной войне за Родину и свободную Европу в 1940–1945 годах». Это памятник эстонцам, воевавшим во Второй мировой войне на стороне нацистской Германии.