Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках - [155]

Шрифт
Интервал

Когда я слушал пророчества старой иранки, что мне еще суждено встретиться с зелеными глазами Лизы, я вспомнил о мечте умирающего Николая Бердяева. Он тоже очень хотел оказаться в раю вместе с душой умершего несколько лет назад его любимого кота Мури, который, как он признался в своей исповеди «Самопознание», был в жизни самым близким для него существом. Как только появился на коленях у Бердяева мурлыкающий кот Мури, начало исчезать из его текстов шокирующее многих нарочитое отторжение от всего плотского, живого, несущего в себе раздражающие Бердяева запахи земной жизни. Отсюда и происходила нарочитая антибуржуазность привязанного всем своим телом к благоустроенной бюргерской жизни Николая Бердяева. Кот Мури не смог освободить мозги своего хозяина от коммунистических иллюзий, но он все-таки помог ему хотя бы перед смертью полюбить жизнь такой, какая она есть.

И я думаю, что если бы в жизнь позднего Бердяева ворвался бы не породистый, домашний, обласканный судьбой кот Мури, а такая кошка с улицы, как бедная Лиза, то он бы увидел то, что так и не открылось его душе до конца жизни, он бы увидел, что каждое живое существо стремится к полноценной, нормальной жизни, к тому, чтобы иметь те блага, которые имеют его соплеменники. Он бы увидел, что нет ничего, достойного осуждения, а тем более греховного в желании каждого живого существа обрести уже в этой жизни то, что делает ее полноценной, обрести условия для нормальной, благоустроенной жизни. Никак я не пойму наших якобы верящих в Бога патриотов. Если человек – дитя Божие, то почему, как они говорят, дом этого Божьего дитя должен быть ветхим, с дырявой крышей, почему это Божье существо должно обязательно пройти через муки «жизни при минимуме материальных благ». Не может себя считать счастливым даже животное, простая кошка, если она лишена того, чем обладают ее собратья. И она, дикая кошка, как я точно знаю, будет стремиться всю свою жизнь найти себе своего хозяина, найти себе свой дом. Я не считаю, как марксист Владимир Познер, что Бога нет. По крайней мере, как непознаваемое, как тайна совести, тайна любви, тайна создания всего живого Бог точно существует. Но я одновременно противник нашей русской, на мой взгляд, человеконенавистнической традиции отказывать человеку в праве на счастье в земной жизни на том основании, что взамен его ждут радости рая.

Урок общения с умирающей дикой кошкой не сделал меня «левым», готовым, как марксисты, уничтожить все, что стоит на пути полного равенства. Но я, прошедший все детство, все отроческие годы, как и бездомная Лиза, через испытания полуголодной жизни, никогда не соглашусь с теми (а их очень много развелось в посткрымской России), кто считает, что бедность, неустроенность быта есть моральное благо, облагораживающее душу человека. Не знаю, мурлыкала ли Лиза, когда она с братьями добывала себе хлеб насущный на помойке у ресторана. Но я видел, как много радости, любви и благородства в ее глазах, когда наконец-то она получила право, как нормальная кошка, пожить в своем доме, побыть с человеком, который проявлял сострадание к ее ранней неизбежной смерти. Любовь, чувство сострадания не может победить смерть. Но человек все-таки в силах помочь тому, кто нуждается в его помощи. Еще раз повторяю: на мой взгляд, вся наблюдаемая мною жизнь и ранняя смерть кошки Лизы является напоминанием о праве любого, созданного Богом существа, на достойную жизнь уже на этом свете.

Июль 2017 года

Нужно ли бездомной кошке счастье на неделю?

В Стамбуле надо обязательно побывать хотя бы один раз в жизни. В Стамбуле сокрыта такая же мистика человеческой истории, как и в Афинах, Иерусалиме, Риме. Биение, все краски полноты жизни. А потом ничего, разве что камни или стены, напоминающие о том, что всему в этом мире приходит конец: «привилегиям» на абсолютный суверенитет действительно рано или поздно приходит конец, даже если они подкреплены выдающимися достижениями культуры. А если никаких достижений нет и не предвидится?!!

Но, как это ни странно, у меня в душе от посещения Стамбула живет не столько память о мертвой Софии, сколько сцена свидания на берегу Босфора молодого мужчины и живущей здесь бездомной кошки. Моя старая гостиница в старом Стамбуле как раз была расположена над набережной, и часто, уже вечером, при закате солнца я наблюдал, как сидят эти два существа рядом – человек и кошка, – и оба смотрят на море. Мне казалось это их единение трогательным, хотя в этой сцене изначально была заложена грусть: если этот молодой человек-турок приходит почти каждый вечер кормить эту бездомную кошку, значит, у него нет своего жилища, куда бы он мог ее забрать отсюда, с берега Босфора. И по всему было очевидно, что он одинок и что нет у него ничего ближе, чем эта бездомная кошка. И, наверное, сама бездомная кошка, которая ожидает каждый вечер его прихода, уже поняла, что он ее отсюда уже никогда не заберет, и ничего лучшего, чем этот принесенный ей ужин и возможность посидеть на его коленях, в ее жизни уже не будет.

Скажу сразу: благодаря моей собственной кошке Мусе, с большими черными глазами, похожими на глаза моей бабушки, пришедшую в мою жизнь, более того, в мою душу как раз за несколько месяцев до моей поездки в Стамбул, я получил ключ от внутреннего устройства этих существ, и с удивлением для себя обнаружил, что беда, страдание для них, кошек, как и для нас, людей, имеет одно и то же выражение глаз. Одна бездомная кошка счастлива просто от того, что она живет, может прыгать, греться на солнышке, а другая осознает неполноценность своей бездомной жизни, когда приходится каждый день у кого-то вымаливать себе какую-то пищу. Ее глаза несут в себе тоску. Третьи же, чаще всего коты, все свои беды бездомной жизни выражают в агрессии, в душераздирающих кошачьих криках. Серый английский кот, которого оставили уехавшие навсегда с Кипра хозяева, кричал надрывно у моих дверей несколько дней. Я его кормил, но он все равно кричал, и в конце концов он сошел с ума. И теперь со своими мутными и отчужденными от мира глазами бродит по Кипру, поедая остатки пищи, которую дают своим кошкам хозяева на балконах. И если бог вас наградил душой и способностью ощущать боль нуждающегося в вашей помощи существа, если вы не принадлежите к тем, кто, как у нас в России, считает, что во имя «великой идеи» можно убивать людей, то вы, погрузившись хоть немного своей душой в этот живущий рядом с вами кошачий мир, с удивлением обнаружите, что страдания и боли в нем столько же, сколько в нашем человеческом мире. И, самое главное, никому – ни нам, людям, ни бездомным кошкам – это страдание не в радость.


Еще от автора Александр Сергеевич Ципко
Неосталинизм и «красный» патриотизм. Новая «концепция» истории и нравственный кризис

За «концепцией» стоит какой-то странный патриотизм, какая-то странная любовь к своей Отчизне, причудливо сочетающаяся с кровожадной небрежностью к соотечественникам. В рамках этого мировоззрения причудливым образом соединяется и функциональная трактовка террора как средства строительства новой жизни, и идея особой русской, противоположной Западу цивилизации, и, наконец, все это скрепляется марксистской трактовкой истории как необратимого движения к коммунизму. Мы имеем здесь дело со смесью взаимоисключающих идей.


Сумасшествие как национальная идея

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Ципко Александр Сергеевич принял активное участие в разработке идеологии перестройки. Автор книги попытался ввести анализ идейных истоков перестройки в контекст нынешних споров о существовании особой русской общинной цивилизации. В отличие от нынешних неославянофилов, он связывает русский культурный код не с уравнительными настроениями беднейшего крестьянства или с революционными страстями Степана Разина, а с основополагающими гуманистическими ценностями великой русской культуры XIX века и русской религиозной философии начала XX века. При оценке исторического значения демонтажа политических основ советской системы, совершенного Горбачевым во время перестройки, автор книги исходил из того, что все те, кто прославил русскую общественную мысль, кого принято называть русскими гениями, восприняли ленинский Октябрь как национальную катастрофу, а большевистский эксперимент – как насилие над русской душой.


Русская апатия. Имеет ли Россия будущее

В своих последних статьях, собранных в этой книге, автор пытается понять, почему посткрымская Россия не хочет знать главную правду о большевизме, правду о том, что «возникновение на Западе фашизма стало возможно только благодаря русскому коммунизму, которого не было бы без Ленина» (Николай Бердяев). С точки зрения автора, главной причиной нашего русского нежелания расстаться с соблазнами и иллюзиями коммунизма, нежелания «жить не по лжи» (Александр Солженицын) является апатия души и мысли, рожденная испытаниями страшного русского ХХ века, жизнью на вечном надрыве, «затянув пояса», жизни, требующей бесконечных, часто бессмысленных жертв.


Восток — Запад. Свой путь: от Константина Леонтьева - к Виталию Третьякову

Есть все основания говорить, что нынешние массовые рецидивы крепостнического, аморального славянофильства, вся эта антизападная истерия являются свидетельством какого-то нового сдвига в общественном сознании. Все эти модные разговоры об особой русской миссии, об особом проектном сознании идут не столько от любви к России, сколько от незнания, что делать, как вести себя. Отсюда и соблазн сказать, что мы живем не хуже, а по-своему.


Рекомендуем почитать
Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.


Мифы о прошлом в современной медиасреде

В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.


Новейшая история России в 14 бутылках водки. Как в главном русском напитке замешаны бизнес, коррупция и криминал

Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.


Краткая история присебячивания. Не только о Болгарии

Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.


Жизнь как бесчинства мудрости суровой

Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?


Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах

Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.