Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках - [146]
А. Солженицын оставил нам много трудных русских вопросов. Неужели П. Чаадаев был прав, неужели мы, русские, были созданы Богом только для того, чтобы научить своим страшным опытом другие народы, показать, что нельзя ни в коем случае делать. Неужели наша русская жизнь, жизнь миллионов людей не имеет смысла, ибо мы, русские, были рождены для того, чтобы наши всевластные правители имели возможность воплощать в жизнь свои фантазии, доказывать себе, что они всесильные и всемогущие, что они, как Сталин, могут вознести свою власть выше власти Бога, «вознести иерархию тоталитарного государства выше престола Всевышнего»[209]. И всем своим рассказом о Сталине А. Солженицын ставит перед нами проблему, от которой всегда отмахивается, как от назойливой мухи, наше русское национальное самосознание. Как отделить в нашем традиционном русском всевластии правителей их личное сопереживание радостей всемогущества и значимости своей личности от общественного, государственного? Кому на самом деле нужно великодержавие России, величие российской империи – ему, самодержцу, или действительно русскому народу? И дальше из нашего соединения русскости с всевластием русских представителей, обращает внимание А. Солженицын, следует еще множество других трудных вопросов. А есть ли какой-либо подлинный человеческий смысл в государственности великодержавия, которая невозможна без насилия над собственным населением, которая в каждую минуту может забрать жизнь или лишить самых необходимых благ жизни. Ведь на самом деле в условиях всевластия своих правителей мы живем только для того, чтобы у них, наших правителей, была возможность ощущать себя великими историческими деятелями. И почему мы, русские, начиная с Петра, добиваемся всех своих «цивилизационных прорывов» с помощью безумных жертв и страданий, когда другие народы решают все те же задачи без надрыва, не забирая у людей жизнь. Почему у нас, что ни шаг в истории, то «прорыв», а другие движутся к вершинам прогресса спокойно, постепенно? Откуда мы взяли, что не было никогда у нас альтернативы нашему русскому прогрессу на костях, что мы будем великими только тогда, когда все подчиним производству орудий смерти, производству оружия, средств ведения войны. Мы все время преодолеваем трудности, которые создаем сами, своими руками. Почему мы до сих пор не видим, что было что-то ущербное, противоестественное в советской экономике, которая все умела делать для подготовки к войне, даже для полета в космос, но ничего, абсолютно ничего, даже туалетной бумаги не умела делать для нормальной жизни в условиях современной цивилизации.
Декабрь 2019 года
Вместо заключения
Не будь перестройки Горбачева, социализм в ГДР все равно рано или поздно бы умер
Принято считать днем смерти социализма в ГДР 9 ноября 1989 года, когда вечером жители Берлина от члена Политбюро СЕПГ Генриха Шабовского услышав, что «гражданам ГДР разрешат подавать заявления на совершение частных поездок за границу без уважительных причин на 30 дней» и что «разрешение на выезд будет выдаваться в короткие сроки», бросились к ближайшим переходам в Западный Берлин, и когда пограничная служба, придя в замешательство, открыла для них пункты пропуска. Так уж случилось, что я был у Берлинской стены в районе Бранденбургских ворот всего через несколько дней после случившегося и видел, что переход из Восточного Берлина в Западный стал для этих людей рутиной, чем-то обычным. Жители Восточного Берлина тогда, в воскресенье, повалили в Западный Берлин за покупками. Правда, тогда я не мог понять, откуда у них появились западногерманские марки. И во имя чего надо было мучить этих людей почти 30 лет, с 1961 года? Ведь правдами и неправдами, начиная с образования ГДР в 1949 году, 3 миллиона людей переехало в ФРГ. И во имя чего надо было у страдающего от дефицита советского человека, живущего всегда на «минимуме материальных благ», забирать последние крохи для сохранения ГДР как «витрины социализма» Восточной Европы. И во имя чего надо было давить советскими танками восставших в Берлине в 1953 году рабочих, породив у немцев ГДР навсегда память о крови, на которой была возведена их страна-клетка. И т. д. и т. п. О громадной цене, которую заплатили народы России за безумие коммунистического эксперимента, начатого Лениным и Троцким, см. статью А. Кивы «Цена особого пути» (НГ, 8 октября 2019 г.). Русские действительно убивали друг друга, умирали миллионами от голода и холода, умирали в Гулаге, и все во имя того, чтобы воплотить в жизнь и сохранить то, что изначально отдавало мертвечиной. И история Берлинской стены как раз и останется в истории человечества символом жизни и смерти этого безумного коммунистического эксперимента.
Но в этом, 2019 году, уже в объединенной ФРГ 30-летний юбилей смерти социализма на немецкой земле начали отмечать на месяц раньше, 9 октября, ибо, с точки зрения исторической правды на самом деле освобождение от социализма в ГДР произошло не в результате разрушения Берлинской стены 9 ноября, а на месяц раньше, 9 октября, и не в Берлине, а в Лейпциге. Все дело в том, что в этот день, 9 октября 1989 года, в Лейпциге на демонстрацию с требованием открыть границы ГДР вышло 70 тысяч человек. И этот день стал знаменательным событием в истории ГДР, ибо впервые ее власть не применила насилие для разгона демонстрантов. Демонстранты в этот день несли один лозунг: «Мы – народ!», напоминая о неразрывном единстве немцев ГДР и ФРГ и о стремлении к объединению разорванной войной немецкой нации. Повторяю, свою победу над социализмом немцы сегодня связывают с 9 октября 1989 года, ибо именно в этот день власти ГДР отказались от традиционного насилия над своим населением. И в этом смысле именно в этот день СЕПГ как власть в ГДР на самом деле перестала существовать.
За «концепцией» стоит какой-то странный патриотизм, какая-то странная любовь к своей Отчизне, причудливо сочетающаяся с кровожадной небрежностью к соотечественникам. В рамках этого мировоззрения причудливым образом соединяется и функциональная трактовка террора как средства строительства новой жизни, и идея особой русской, противоположной Западу цивилизации, и, наконец, все это скрепляется марксистской трактовкой истории как необратимого движения к коммунизму. Мы имеем здесь дело со смесью взаимоисключающих идей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ципко Александр Сергеевич принял активное участие в разработке идеологии перестройки. Автор книги попытался ввести анализ идейных истоков перестройки в контекст нынешних споров о существовании особой русской общинной цивилизации. В отличие от нынешних неославянофилов, он связывает русский культурный код не с уравнительными настроениями беднейшего крестьянства или с революционными страстями Степана Разина, а с основополагающими гуманистическими ценностями великой русской культуры XIX века и русской религиозной философии начала XX века. При оценке исторического значения демонтажа политических основ советской системы, совершенного Горбачевым во время перестройки, автор книги исходил из того, что все те, кто прославил русскую общественную мысль, кого принято называть русскими гениями, восприняли ленинский Октябрь как национальную катастрофу, а большевистский эксперимент – как насилие над русской душой.
В своих последних статьях, собранных в этой книге, автор пытается понять, почему посткрымская Россия не хочет знать главную правду о большевизме, правду о том, что «возникновение на Западе фашизма стало возможно только благодаря русскому коммунизму, которого не было бы без Ленина» (Николай Бердяев). С точки зрения автора, главной причиной нашего русского нежелания расстаться с соблазнами и иллюзиями коммунизма, нежелания «жить не по лжи» (Александр Солженицын) является апатия души и мысли, рожденная испытаниями страшного русского ХХ века, жизнью на вечном надрыве, «затянув пояса», жизни, требующей бесконечных, часто бессмысленных жертв.
Есть все основания говорить, что нынешние массовые рецидивы крепостнического, аморального славянофильства, вся эта антизападная истерия являются свидетельством какого-то нового сдвига в общественном сознании. Все эти модные разговоры об особой русской миссии, об особом проектном сознании идут не столько от любви к России, сколько от незнания, что делать, как вести себя. Отсюда и соблазн сказать, что мы живем не хуже, а по-своему.
Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.
На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении. Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта магистраль должна была стать ключом к трем океанам — Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда — «дорогой смерти».
Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?