Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - [34]

– То есть вы хотите сказать, что решение кабинета министров Прунскене противоречило вашей политической логике?

– Это было уже противостоянием, почти что бунтом, если не сказать хуже.

– Бунтом внутри правящего режима?

– Бунтом на корабле. Кто капитан? Как будто я. Но боцман со своей группой решили, что они – настоящие капитаны.

– В конце 1990-х (или уже в нулевых?) обнаружились скандальные подробности – якобы Казимира Прунскене была агентом КГБ.

– Это выяснилось в 1992 году и дважды рассматривалось Верховным судом Литовской Республики. Были реальные документы и собственноручно написанное обязательство помогать «органам».

– Но вряд ли это было основанием ее решений на посту премьера?

– Тогда мы об этом еще не знали. Голосованием в парламенте ее бы все равно отставили, но она не довела до этого – сама подала в отставку, когда сообразила, к чему идет дело. 8 января 1991 года произошел первый штурм парламента, который удалось отбить (члены прокоммунистической организации «Единство» под лозунгами отставки правительства предприняли попытку прорваться в здание Верховного совета Литвы. – А.Д.). Мы отменили незаконное повышение цен голосованием, и та часть народа, которая соображала, успокоилась. А ту, которая ничего не хотела знать – только «обратно в Советский Союз» и «никакого „Саюдиса“», – напустили на нас, чтобы они смели парламент. Но пришли наши люди, которые парламент отстояли, и в итоге столь желанной для Союза кровопролитной стычки не произошло. Потому что со стороны «Саюдиса» с самого начала проводилась очень строгая политика: никакого оружия, никакого силового бунта против властей, только политические шаги, требования, свободные выборы и народные представители, которые будут править (а не Прибалтийский военный округ или, там, Политбюро в Москве).

– Вы считаете, что за теми людьми, которые были против политики «Саюдиса» и требовали возвращения в Советский Союз, стояли московские структуры?

– Конечно. Это известно, не только мы так считаем. Тогда состоялась переписка между этими фундаментальными коммунистами и Горбачевым – они формально попросили его ввести войска и диктатуру Москвы, снести нашу законно избранную власть военной силой. Конечно, они бы тогда стали наместниками, снова объявив советскую республику.

– Но Горбачев не пошел на это.

– Стали штурмовать телебашню, но не парламент. Остановились, потому что были жертвы и информация об этом пошла по всему миру. Они рассчитывали, что война в Персидском заливе все перекроет и никто не будет смотреть на Литву, но получилось наоборот.

– Как вы думаете, Горбачев лично принимал решение? Ему принадлежало право сказать последнее слово?

– Ему принадлежит слава. Когда иностранные журналисты спрашивают его: «Это вы отдали приказ?», он отвечает: «Нет». И все рады: «Горбачев не виноват!» Но и он лжет, и они неправильно спрашивают. Надо ставить вопрос иначе: «Вы разрешили резню?» Да, он ее разрешил. Приказы отдавали командиры или министры – Пуго, Крючков. Но они согласовали с Горбачевым все, что будут делать. И Горбачев сказал им: «Ладно, ребята, попробуйте». А потом сидел у телевизора и смотрел, что творится в Вильнюсе. И не останавливал. Хотя ему звонил Ельцин и требовал: «Прекратите это безобразие!» Эти слова мне Ельцин позднее сам повторял при разговоре.

– Вы тогда связывались с Ельциным?

– Да, связывался. Я звоню в Москву, а мне говорят, что Горбачев спит. Лгут и ждут, когда настанет конец этого побоища, а его все нет – затянулось. И в тот момент Ельцин ему сам позвонил и сказал: «Прекратите!» В общем, Горбачев все знал и позволил убивать людей, от этого ему некуда деваться. При этом все в мире очень ценят его вклад в демократизацию и перестройку и то, что он подписал договор по ограничению вооружений.

– При этом реальность «нового мышления» все-таки действительно имела место.

– Да, имела. Но надо видеть картину целиком. Советский Союз был банкротом и не выдерживал военной гонки с Западом. То есть Горбачеву надо было спасать СССР и еще как-то получить деньги от Запада, поэтому он кое в чем уступал. При этом его целью было сохранить империю. Он позволял отойти сателлитам (странам Варшавского договора), но не Литве. Литва – это уже его вотчина.

– Как только Литве позволили уйти, Союз начал рассыпаться.

– Согласно горбачевскому же выражению, «процесс пошел». Но мы двинулись без позволения.

– У вас были встречи с Горбачевым? До или после?

– Да, я встречался с ним после 11 марта 1990 года, когда литовский парламент принял решение о независимости и началась конфронтация. Горбачев считал, что Литва должна уступить – и никаких переговоров. Но потом, наверное, западные руководители его убедили, что в ситуации, когда Литва хочет переговоров, а он от них отказывается, он выглядит плохо. В итоге мы встретились в июне 1990-го.

– Один на один?

– На первой встрече были руководители всех трех балтийских стран, а рядом с Горбачевым – премьер [Николай] Рыжков. А потом уже была встреча только со мной и моим заместителем Чесловасом Станкявичюсом, при Горбачеве был Лукьянов. Все-таки Литва была главным камнем преткновения. Они давили на нас, говорили, что если мы не отменяем Акт независимости, то должны хотя бы объявить мораторий на введение его в действие.