Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - [35]

– И вы объявили мораторий.

– Мы не объявили. Но мы приняли документ, в котором это слово употреблялось. Как намерение или обещание начала межгосударственных переговоров. И они это подхватили и представляли искаженно. А мы лишь объявили, что мораторий возможен, когда начнутся межгосударственные переговоры; в этом случае мы были согласны не принимать новых законов в течение ста дней. Вот и весь мораторий.

И начались странные переговоры. С нашей стороны все было конструктивно: комиссии, документы. А с их стороны скорее игра – на проволочку, на время. Мы почувствовали, что они не хотят никакого соглашения. Потом они снова начали давить, вводить экономические санкции. И самое острие пришлось на декабрь 1990 года, когда Литва приняла бюджет на следующий год. По нему предполагалось, что Литва ничего не получает от Советского Союза и, соответственно, ничего ему не платит. Между государствами устанавливались бы торговые отношения: то, что вы раньше нам поставляли, теперь продавайте; то, что мы вам отдавали, будем продавать. На это они ответили танковым штурмом.

– У вас были союзники среди политической элиты Европы, которые оказывали влияние на Москву?

– Друзей, которые пошли бы «давить» на Москву, у нас не было. Вацлав Гавел (правозащитник, последний президент Чехословакии и первый президент Чехии с 1993 по 2003 год. – Прим. ред.) обладал только моральной силой. Тем не менее были общественные силы, которые влияли на свои правительства и даже на американское правительство – на президента Буша, например. Это были американские граждане, в том числе из Прибалтики.

– Литовская диаспора?

– И она, и латышская, и эстонская диаспоры, и много сторонников из других общественных групп, которые посылали требования и собирали конференции в поддержку Литвы. В Конгрессе США даже была принята резолюция обеих палат по Литве, по которой президенту Бушу полагалось нас публично поддержать. Но она носила рекомендательный характер – в Конгрессе также были те, кто настаивал, что президенту США не надо выкручивать руки и он сам должен принять ответственное решение. И Буш принял решение – не поддерживать безотлагательно стремление Литвы осуществлять суверенитет – и лишь предостерегал советское руководство от применения силы.

– Подготовка к новому Союзному договору, инициированная Горбачевым в 1990 году, разумеется, проходила без вас? Или все-таки вас пытались вовлечь в этот процесс?

– В 1990 году нас постоянно приглашали к обсуждению. Но если у моих коллег латышей и эстонцев не было решений о полной независимости (они собирались двигаться к ней через переходный период) и они по приглашению подъезжали не ссорясь, то мы отвечали: «Извините, мы не можем обсуждать внутренние дела соседней страны».

– Как вы отреагировали на декабрь 1991-го, на решения Беловежской Пущи?

– Все происходило логично и закономерно. СССР был отжившей структурой. Эта искусственная и несостоявшаяся империя пришла к своему логическому концу. И дай Бог здоровья и счастья всем народам, которые нам сочувствовали.

Акбаршо Искандаров, экс и.о. президента Таджикистана

«В основном в Таджикистане все были за ГКЧП»

Акбаршо Искандарович Искандаров

Родился в 1951 году в кишлаке Кеврон (Таджикистан)

С 1987 по 1990 год – 1-й секретарь Ванчского райкома Компартии Таджикистана

В октябре-декабре 1991 года и сентябре-ноябре 1992 года исполнял обязанности президента Таджикистана

В августе-ноябре 1992 года – председатель Верховного совета Таджикистана

В 1990–1992 и 1992–1993 годах – председатель Горно-Бадахшанского областного совета

Интервью состоялось в августе 2017 года

* * *

Акбаршо Искандаров был главой постсоветского Таджикистана всего несколько месяцев. Незадолго до этого он работал секретарем провинциального райкома партии и на высоком посту оказался против своей воли. Причина – беспрецедентный хаос, царивший в республике жарким летом 1992 года. Страна находилась на грани гражданской войны, и власть становилась смертельной привилегией. В тот же год в Душанбе с рабочим визитом прилетел и.о. премьер-министра России Егор Гайдар, и я впервые оказался в таджикской столице в составе его журналистского пула. Тогда я и познакомился с Искандаровым.

Акбаршо показался мне человеком совсем не начальственного склада. Казалось, он был слегка растерян, обнаружив интерес к себе со стороны шумной журналистской братии из Москвы, которая плохо представляла, какие страсти кипят в возбужденном противостоянием региональных кланов Душанбе. Спустя несколько месяцев, когда драматические события вытолкнули на таджикский олимп никому еще не известного председателя совхоза Эмомали Рахмонова (теперь фамилию президента Таджикистана принято произносить по-таджикски – Рахмон), Искандарова отправили в отставку. Он был выходцем из Горного Бадахшана, стоявшего на стороне оппозиции и воевавшего с прокоммунистическим Народным фронтом, который представлял Рахмонов.

Спустя четверть века ситуация кажется трагически забавной: «оппозиционер» Искандаров на деле был правоверным советским коммунистом, который не мог и мысли допустить о возможности распада СССР. Он гордился, что его родной Таджикистан – часть огромной державы, но в результате регионального противостояния его родной Памир стал считаться регионом, противостоящим советской власти. Когда мы встретились с Акбаршо в Москве, он с искренним недоумением признался, что до сих пор не может понять, как советское руководство во главе с Горбачевым могло допустить так много ошибок – например, отменить шестую статью Конституции СССР.