Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - [32]

– На Съезде народных депутатов вы ставили вопрос о секретных протоколах к пакту Молотова – Риббентропа (по ним Германия в 1939 году оставляла Москве «право» на захват Финляндии, вторжение в восточные регионы Польши, на территорию Литвы, Латвии и Эстонии; вскоре сталинское руководство установило контроль над этими странами. – Прим. ред.). Это очень важный момент.

– Да, мы добились голосования и принятия резолюции, которая была подготовлена большой группой назначенных съездом депутатов, я был в их числе. Там было много инициаторов из Прибалтики, России, Молдавии, Украины.

– Каждый высматривал свою несправедливость?

– Верх думал, как осудить пакт, при этом все-таки не отрицая, что в целом все было правильно. Разогревались внутренние дискуссии. Но сталинцы были в меньшинстве, а руководил комиссией Александр Яковлев (один из идеологов перестройки; участник войны, член Политбюро ЦК КПСС в 1987–1990 годах. – Прим. ред.) – Горбачев его поставил, чтобы он улаживал конфликты и держал ситуацию под контролем. Не удалось. Яковлева потом критиковали с обеих сторон – за то, что он подыгрывал то прибалтам, то Горбачеву, тормозил наше движение, откладывал публикацию того, что уже было решено. Поэтому мы опубликовали проект резолюции сами, без согласия председателя. Мы хотели принять его уже летом, чтобы успеть к годовщине пакта Молотова – Риббентропа. Но власти отложили – конечно, сознательно. Тогда мы провели манифестацию – «Балтийский путь» от Вильнюса до Таллина, уже имея в кармане проект резолюции, под которым подписалось большинство комиссии – только подписи Яковлева там не было. Политическая борьба внутри комиссии длилась вплоть до 23 или 24 декабря 1989-го, когда приняли проект – уже под конец сессии.

– Можете вспомнить главную формулировку этой резолюции? «Признать незаконным протокол Молотова – Риббентропа» или «признать незаконным его последствия»?

– Незаконным следовало признать как процесс подготовки и принятия этих документов, так и их содержание, поскольку они были подготовлены и подписаны без ведома народа, даже без ведома тогдашнего Верховного совета. Да, протоколы были секретные, но сам договор о дружбе секретным не был. ЦК и Горбачев подчас пытались повернуть дело так, что, мол, речь идет только о договоре – советско-германском. Когда мы начали работать над секретными протоколами, некоторые возражали: «Это же не по нашей части, мы-то только о договоре!» (Если рассматривать договор без секретных протоколов, то можно избежать вопроса незаконности присвоения Советским Союзом части территорий Польши в 1939 году и стран Балтии годом позднее. – А.Д.) Но эти голоса быстро утихли. Яковлев тоже был за признание секретных протоколов составной частью договора. Так мы получили проект, подписанный большинством, но формально еще не принятый съездом. Накануне «Балтийского пути» мы созвали в Москве пресс-конференцию с иностранными журналистами и наблюдателями и огласили содержание документа.

– Дали ему огласку, чтобы его уже нельзя было «заболтать»?

– Да. Мы все время форсировали. На съезде проект не прошел первое голосование, но депутаты поняли, что сами себя делают посмешищем, представляя, что не верят в существование протоколов. А Горбачев прекрасно знал, что они есть (и где есть), но запросто лгал, что подлинников нет. Даже, помню, предложил Яковлеву «еще поработать» над этим документом, но тот отказался: «Нет, я свое сделал. Комиссия подтвердила. Если отвергаете – берите ответственность на себя». На том бурном вечернем заседании все было уже решили, что резолюция отклонена, но прения не стихали. И вдруг кто-то из президиума сказал, что есть еще один человек, который просит право голоса. Посторонний человек – невозможное дело для Съезда народных депутатов! Кто он? Старый архивариус. Ну, дадим ему выступить. Конечно, это Горбачев с Лукьяновым уже согласовали. Вышел старичок и сказал: «Есть протоколы, я видел. Они лежат в самом секретном фонде Молотова». На следующий день приняли постановление, в котором было сказано, что протоколы – неправомочные и съезд их объявляет не имеющими юридической силы с момента подписания. По-английски это называлось null and void. Протоколы были названы преступными, и сказано, что эти преступления Сталина были сделаны за спиной благородного советского народа (и благородной Компартии).

Демонстрация в защиту независимости у здания Литовского сейма, январь 1991 года

– При этом вы рисковали: именно на основании пакта Молотова – Риббентропа Литовской Республике в составе Советского Союза вернули Клайпеду и Вильнюсский край. Как вы к этому подходили?

– У нас была последовательная концепция. Мы настаивали на формуле Хельсинкского соглашения 1975 года, что все страны, которые стремятся к демократии, представляют себя в рамках настоящих границ, которые не могут быть изменены силой (только добровольно). В Чехословакии, например, нашли мирное решение (1 января 1993 года в результате мирного размежевания Чехословакия разделилась на два суверенных государства, Чехию и Словакию. – А.Д.). То есть мы исходили из того, что граница Литвы извне неприкосновенна, это законная граница.