Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - [30]

– В 1955 году вы окончили консерваторию. Все это время вам удавалось не попадаться?

– Я не занимался конспиративной подпольной деятельностью. Но я был в курсе происходящего, бывали встречи. К примеру, однажды у меня в комнате ночевал сбежавший из тюрьмы молодой человек с простреленной ногой. Мама привела его и сказала: «Не обращай внимания, он здесь поспит». Потом его снова схватили и осудили. Я встречался с ним впоследствии и даже подружился, когда он вернулся с Колымы. Он мне про нее рассказывал и пел песни про «чудную планету».

– Ваша мама, кстати, тоже очень известный человек: кажется, в Израиле она была объявлена Праведником народов мира (почетное звание, которое Израильский институт катастрофы и героизма присваивает неевреям, спасавшим евреев в годы нацистской оккупации. – Прим. ред.).

– Да. Во время немецкой оккупации она приютила еврейскую девушку и часто помогала людям, преследуемым как с одной, так и с другой стороны.

– Возвращаясь к первому вопросу: получается, что мысль о восстановлении самостоятельного государственного статуса Литвы была не фантастическая?

– Конечно, нет. Только никто не предполагал и не рассчитывал, когда и как это произойдет. Можно было только предвидеть, что это случится при развале Советского Союза.

Советские танки в Вильнюсе возле Управления внутренних дел Литвы, январь 1991 года. Советская интервенция, призванная отменить независимость Литвы, провалилась. В результате столкновений погибли 14 человек, около 900 были ранены

– То есть вы не думали, что это может быть результатом мирного процесса?

– Мы видели, как это происходит. Была революция в Венгрии в 1956-м, ее потопили в крови. Потом была Прага в 1968-м. В 1972 году я ездил в Чехословакию, встречался с людьми, которые до тех пор были полны воспоминаний, несвершившихся надежд, отчаяния, что их так подавили. В Польше тоже были освободительные движения и стычки, и я видел это очень близко.

– Литва была лидером процесса обретения независимости странами Балтии. Хотя первой инициативу проявила Эстония – в 1988 году. А Литва объявила о своей независимости в марте 1990 года, когда «Саюдис» победил на выборах и вы стали председателем Верховного совета. Латвия и Эстония стали независимыми в августе 1991 года. Почему так получилось? Из-за неравномерности политических процессов в разных республиках Балтии?

– Не могу сказать, что процессы были значительно неравномерны. Но некоторые решения были результатом стечения обстоятельств, где-то более благоприятных, где-то менее. Эстонцы, пожалуй, были лучше подготовлены к некоторым решениям, потому что, вероятно, внутренне чувствовали себя более независимыми. У них тоже были Компартия и советские структуры, но меньше военного сопротивления в народной памяти – возможно, поэтому эстонские коммунисты меньше боялись перемен. А в Литве власти побаивались, что, если объявятся бывшие партизаны, коммунистам может быть худо. При этом, когда мы создали «Саюдис» как движение за демократию, имея в виду, что демократия – это свобода выбора и освобождение, в том числе политическое, мы призывали всех, даже коммунистов, вместе бороться за будущую независимую Литву. Но коммунисты не представляли себе, что это может произойти без их руководства. А раз под их руководством, значит, с позволения Москвы. На этом они впоследствии строили политическую конкуренцию с нами – их программа сводилась к тому, что нельзя допустить конфликта с Москвой. Для нас же на первом месте были главные цели, а понравится это Кремлю или нет, оставалось вторичным.

– Первое движение за независимость – Лига свободы Литвы – возникло в 1979 году. Его организаторы выступали, в частности, против прохождения службы в оккупационной Советской армии, так?

– Да, но не только. Они сразу ставили вопрос о незаконности захвата Литвы и статуса Литвы как советской республики и говорили, что эту оккупацию надо прекратить. Но движение не получило развития. А вот в конце 1980-х, уже в перестройку, общественность дозрела до массовых выступлений с требованиями прав и свобод, включая право на самоопределение. Горбачев объявил о политике гласности, и дозволенность дискуссий придала процессу энергии. В выступлениях тех лет скрещивались разные взгляды: были и люди, которые хотели осуществить программу максимум (полную политическую независимость Литвы), и те, кто просто хотел большей свободы, не веря, что можно отвоевать государственную независимость.

Сильное беспокойство власти начали ощущать в 1988 году, на который пришлась 70-я годовщина независимой Литовской Республики. Тогда в среде интеллигенции возникали самые разные организации: кто за родной язык, кто за правду истории, кто за экологию. Еще были те, кто боролись, чтобы наши юноши не возвращались в цинковых гробах со службы в Советской армии, где их называли немцами, издевались над ними и убивали. Наконец, важно было отстоять право на собственный урожай: то, что мы производим, – наше, а не московское, не «помещика».

Все ведь было по госплану, никакой свободной экономики. Нам давали сырье – от нас забирали продукцию. Мы были большой фермой для Советского Союза, особенно для московских властей. Это было несправедливо, это надо было менять. Я помню выступление председателя клайпедского исполкома в псевдопарламенте Литвы – это тоже был Верховный совет, но он не избирался, а назначался через партийную организацию; при этом там уже были люди думающие, недовольные порядками. Так вот, председатель возмущался, что у него тысячи граждан без квартир (тогда люди, чтобы получить жилье от властей, отбывали длиннющие очереди по 10–20 лет), мы строим дома, и тут к нам из Советского Союза присылают еще тысячу новых человек с привилегиями, которым полагалось давать квартиру сразу. Такой несправедливости было предостаточно, и уже звучали требования, чтобы мы сами решали. На первом митинге «Саюдиса» я говорил, что так будет, когда мы будем сами избирать представителей (скажем, Верховного совета Литовской ССР. –