Почему Боуи важен - [73]

В номере New York Times от 7 декабря Бен Брэнтли тоже подытожил свою попытку пересказать сюжет важной оговоркой: «Этот пересказ – неминуемое упрощение, поскольку персонажи „Lazarus“ просто неуловимы. История <…> мечется между очевидной и почти буквальной экспозицией и заумными репликами, по которым становится понятно только одно: все, что мы видим на сцене, – не более чем плод воображения Ньютона». Дэвид Кот из нью-йоркского Time Out извинился за возможный некорректный пересказ истории: «Жалуйтесь на авторов, которые сделали сюжет „Lazarus“ столь сложным для понимания. В первые десять минут вы осознаёте, что он следует логике не то сновидений, не то гриппозной горячки, поэтому просто погрузитесь в это зрелище, не беспокоясь о последовательности событий или их взаимосвязи».

Как мы уже видели, клип «Blackstar» тоже вызвал интерес и недоумение; его снисходительно называли фантазией и критиковали за сюрреалистическое самолюбование. Но смысл последних синглов Боуи вроде бы оказался расшифрован после его смерти, когда их горькое послание неожиданно стало абсолютно понятным. Однако после лондонской премьеры мюзикла «Lazarus» в ноябре 2016 года рецензенты были столь же обескуражены, как и их нью-йоркские коллеги, и критиковали его еще громче. Сюзанна Клэпп в The Guardian признала, что после смерти Боуи шоу «приобрело определенную трогательную горечь», но назвала его «очень стильным, но недостаточно умным <…> в этой истории много ракет и космических полетов, но рассказана она ходульным языком <…> в результате – никакого движения, один лишь транс».

Рецензируя лондонскую постановку в Hollywood Reporter, Стивен Далтон заметил, что благоприятное отношение к Боуи в его родной стране «ощутимо, и это на руку мюзиклу, поскольку это шоу требует скорее восторга фанатов, чем трезвого взгляда критиков <…> поэтому лондонские рецензии, скорее всего, будут не менее противоречивыми, чем в Нью-Йорке».

«По мере того как персонажи кричат, плачут, умирают и, судя по всему, возвращаются к жизни, становится все труднее поддерживать эмоциональную связь со сценическим действием, поскольку ничего значимого просто не происходит <…> „Lazarus“ – это чрезвычайно странная история, возможно, потому, что она была наскоро скомпонована человеком, знавшим, что умирает. Однако, справедливости ради, она служит вполне уместным напоминанием о настоящем Боуи, в чьей карьере было множество претенциозных ошибок и неудачных авангардных экспериментов, а не о том несокрушимом гении арт-рока, которым он стал за последние одиннадцать месяцев посмертной канонизации».

Далтон заключает, что «тысячи давних фанатов вроде меня точно потерпят в последний раз эту сладостно-горькую лебединую песнь, спетую в его родном городе». Но когда газета The Guardian задала вопрос трем фанатам Боуи, что они думают о мюзикле, – при этом все три фаната по случайности оказались постоянными обозревателями газеты – ответы были не менее разноречивыми. Алексис Петридис описал шоу как «непонятную пьесу с подчеркнуто карикатурными диалогами, где загадочные сентенции соседствуют с неуклюжими пояснениями <…> очень сырая работа». Хэдли Фримэн разочаровал «непостижимый сюжет и абсурдные диалоги <…> последние полчаса были невыносимым занудством». «Здесь все медленно. Очень медленно, – жаловалась Ханна Джейн Паркинсон. – Запомнилась всего пара песен… непонятно, зачем тратить на это вечер в театре».

Газета The Times поставила мюзиклу одну звезду из пяти, назвав его «претенциозным мусором» и «безжизненным нонсенсом»; рецензент Evening Standard жаловался, что «это не захватывающий опыт и в основном разочаровывающе приземленная работа». В Telegraph Доминик Кавендиш отметил неожиданные последствия для пьесы, возникшие в связи со смертью Боуи: вместо раскрытия тайного смысла она превратила посещение спектакля в обязанность, в «траурный долг» фанатов, а не в повод получить удовольствие. «Кажется, что если ты не падешь ниц перед „Lazarus“, то проявишь крайнее неуважение и неблагодарность. Этот спектакль – эпитафия Дэвиду Боуи средствами музыкального театра».

Можно ли прочитать мюзикл точно так же, как и клипы «Lazarus» и «Blackstar» и альбом Blackstar, то есть другие проекты, составляющие последнее наследие Боуи? Очевидно, что он работал над этой постановкой одновременно с записью Blackstar. Он впервые захотел познакомиться с Эндой Уолшем осенью 2014 года и заранее прочитал все его книги. При встрече они обнялись, и Боуи сказал: «Я думаю о тебе уже три недели». Затем, по словам Криса О’Лири, «Боуи положил на стол четыре страницы своих заметок, и с этого все началось».

«Он показал мне схему всей истории», – вспоминает Уолш. Есть Томас Джером Ньютон; есть его спасительница – мертвая девушка; есть женщина (Элли Лазарус), «которая за время действия успевает сойти с ума»; есть психопат-убийца Валентин, «который просто хочет убить эту чертову любовь!». Повествование не будет прямолинейным, скорее это ряд событий, поданных через призму искаженного сознания Ньютона – человека, который никак не может покинуть Землю и никак не может умереть.