Почему Боуи важен - [72]
Вскоре после смерти Боуи социальные сети наводнил хештег #imablackstar: типичный для начала XXI века способ почтить память, выразить горе и объединиться с другими в глобальном трауре. Фанаты Боуи получили его послание и присоединились к хору, созванному им в последнем альбоме. Они начали собираться в разнообразных «святых местах» от Брикстона до Берлина, распевая «Space Oddity» и «Starman». У многих на лицах были нарисованные на скорую руку молнии Аладдина Сэйна. Боуи достиг своей цели: один человек начал звучать многими голосами, во множестве разных контекстов и пространств. Его приверженцы приходили отдать дань его памяти по всем адресам, где он когда-либо жил. Впоследствии появились и долгосрочные способы почтить его память. Женщина под ником @rinachan разместила в твиттере фотографию татуировки черной звезды на своем запястье и написала: «Как бы глупо это ни звучало, я хочу, чтобы часть его всегда была со мной». Его образ рассеялся по фанатам, образовавшим галактику малых звезд, где он продолжает жить. Дэвид Джонс ушел. Но Дэвид Боуи остался в своих поклонниках.
Конечно же, все изменилось. Не будет больше новой музыки, кроме пары посмертных релизов и случайно найденных старых записей. Никто не станет с нетерпением ждать нового альбома. Не будет больше таких чудесных сюрпризов, как записанная ко дню рождения песня «Where Are We Now?». Не появится новых откровений, хотя мы еще разгадали далеко не все его послания, зашифрованные в оформлении альбома Blackstar – он оставил их достаточно для того, чтобы мы еще долго строили догадки. Мы так и не узнаем, какой стиль выбрал бы себе 75-летний или 80-летний Боуи и как изменилось бы его отношение к возрасту и искусству в последующие десятилетия. Это невосполнимая потеря. Как сказал Висконти: «Теперь – самое время плакать».
Но, с другой стороны, ничего не изменилось. Немногие из нас были действительно знакомы с Дэвидом Джонсом, человеком из плоти и крови, который родился в Брикстоне и вырос в Бромли и чье тело было кремировано, а прах развеян на острове Бали. Мы знали только Дэвида Боуи, созданного им персонажа. У каждого из нас есть свое представление о нем, встроенное в нашу личную жизненную и биографическую матрицу. Смысл его песен всегда рождался в соавторстве между ним и нами. В каком-то смысле каждый из нас поучаствовал в создании Дэвида Боуи, который сопровождал, утешал и вдохновлял нас долгие годы.
И эта часть Боуи не может умереть. Мы держим его при себе, как и раньше, – присутствующим в отсутствии. У нас всегда есть Дэвид Боуи, скрывшийся в затмении, но излучающий свет, и мы можем следовать его финальному посланию, позаимствовав часть его энергии и следуя его примеру. Он просто отошел в сторону, чтобы мы могли занять его место и смело закричать. Мы можем быть черными звездами.
Какое место занимает мюзикл «Lazarus» в мозаичной картине его последних работ? Для многих критиков он был загадкой, и – в отличие от альбома Blackstar и клипов «Blackstar» и «Lazarus» – смерть Боуи не дала нам ключа к пониманию смысла. Рецензии на первые представления в декабре 2015 года полны гипотез и догадок и избегают определенных суждений. Все критики соглашаются, что реальное действие начинается, когда Томас Ньютон в исполнении Майкла К. Холла лежит в своей квартире в Нью-Йорке, напившись джина и галлюцинируя. «Неужели алкоголизм уже разрушил его личность – или мы имеем дело с чем-то другим? – вопрошает Кори Гроу в журнале Rolling Stone. – Трудно сказать. [„Lazarus“] постоянно подчеркивает победу ирреального над видимым. Люди плещутся в молоке. Другие люди лопают десятки воздушных шаров. Странные женщины нюхают чужое нижнее белье (причем довольно часто). Карикатурные актеры театра кабуки заполняют сцену».
Дэвид Руни в своей рецензии в номере Hollywood Reporter от 7 декабря 2015 года тоже с трудом находит слова для описания спектакля:
«Крайне бессвязное повествование отходит от книги Тевиса и фильма Роуга во всех возможных направлениях. Если попытаться кратко пересказать сценические галлюцинации (насколько я их понял), история вертится вокруг Томаса Джерома Ньютона (Холл), пришельца-гуманоида, который много лет назад прилетел на Землю со своей измученной засухой планеты. Его одолевают видения прошлого и плоды его собственного воображения, связанные с образом его любимой – синеволосой Мэри-Лу».
Можно приблизительно описать и другие элементы сюжета. Ассистентка Ньютона Элли (Кристин Милиоти) переодевается в Мэри-Лу и расстается со своим мужем, «на время забыв, кто она такая», а Ньютон знакомится с загадочной Девушкой (София Энн Карузо), «посланной с миссией, которую она сначала не понимает, но затем осознаёт, что ей предписано помочь Ньютону вернуться на свою планету». Руни объясняет:
«Однако дальше становится ясно, что это Ньютон должен освободить Девушку из ее загадочного состояния, в том числе с помощью всяких темных делишек, о чем Алан Камминг сообщает во вставном клипе. Наконец, в действии появляются фигуры в черном, возглавляемые таинственным Валентином (Майкл Эспер), которых можно счесть посланцами смерти. Зрители смогут понять спектакль, если окажутся способными расшифровать рассказанную в нем крайне туманную и фрагментарную историю».
