Почему Боуи важен - [22]
Тексты его песен, как правило, насыщены культурными отсылками: беглыми намеками, лаконичными цитатами, еле слышными отзвуками. Если мы последуем за ними и проследим их истоки, то узнаем о нем больше. Но заодно мы узнаем больше и обо всем на свете, просто так, без особой цели – как делал он сам. А следуя за каждой подсказкой, за тем, как они расслаиваются и ветвятся, унося нас далеко от первоначального замысла, туда, куда, возможно, не заглядывал и сам Боуи, мы узнаем и еще больше – о мире, а может быть, и о нас самих.
Я – фанат Боуи, но я еще и профессор культурологии, и поэтому образ мозга как склада, где нет свободного места, напоминает мне положения некоторых научных теорий. Антрополог Виктор Тёрнер, например, описывает лиминальность, то есть пороговое, переходное состояние, как «плодоносящий хаос, кладовую возможностей – не беспорядочное скопление, а борьбу за новые формы и структуры, процесс созревания»[53]. В этой цитате немало параллелей с миром образов Боуи: хаос, хранилище, заполненный до отказа склад. Мы можем путешествовать между текстами его песен и теорией Тёрнера, выявляя их взаимосвязи.
В песне «Looking for Satellites» рассказчик провозглашает, что мы находимся «нигде»: «Куда мы отправимся дальше?» – спрашивает он, пристально глядя в небо. «В наших глазах нет ничего; они одиноки как луна, туманная и далекая». Это образ пустоты, однако, по Тёрнеру, «ничто» плодотворно: из одиночества рождается поток образов, который Боуи пропускает через себя, будто бы принимая сигналы со спутника. Шампунь. Телевизор. Схватка. Boy’s Own. (Или Boyzone[54] – сам Боуи отрицал эту игру слов, но это не мешает нам трактовать текст двояко.) Как и подобает слушателям, мы изо всех сил стараемся найти в этом перечне смысл, «новые формы и структуры», а не отвергнуть его как «беспорядочное скопление» слов.
Следовательно, предложенная Тёрнером формулировка может помочь нам вычленить смысл в потоке обрывочных фраз Боуи и перейти от хаоса возможных значений к новому пониманию. Мы сами участвуем в этом процессе, помогая песне «созреть», помещая слова в логические рамки и формируя из них четкие образы. В результате наших личных интерпретаций песни меняются, поэтому ваша версия «Life on Mars?», равно как и ваши «Looking for Satellites» и «Five Years», будут отличаться от моих. (Простейший пример: если вместо «Ленина» и «Boy’s Own» вы услышите «Леннона» и «Boyzone», ваши ассоциации окажутся совсем другими.) Все мы по-разному заполняем логические лакуны между фразами Боуи, в зависимости от личного опыта и воображения. Конечно же, Тёрнер писал не про Дэвида Боуи, но это не важно. Научная теория – это инструмент, который может быть использован и вне узкого контекста, с ее помощью мы понимаем и объясняем нашу повседневную жизнь.
Когда я думаю о загроможденном множеством предметов складе Боуи и о кладовой возможностей Тёрнера, мое сознание переносится к экспонатам международной выставки «David Bowie Is» («Дэвид Боуи – это»), которая, кажется, позволила нам максимально приблизиться к тайнам его подсознания. А оттуда – к студии из клипа 2013-го на песню «Where Are We Now?», до отказа набитой предметами из прошлого и черно-белой хроникой на экране.
Я вспоминаю и других теоретиков из разных областей, чьи идеи пересекаются и оказываются связаны с нашей темой. Фредрик Джеймисон описывает культуру постмодерна как «воображаемый музей», в котором мы можем лишь «имитировать мертвые стили» и «говорить через маску голосом этих стилей»[55]. В конце концов, любой музей и есть своего рода склад, наполненный историческими костюмами и прочим реквизитом. Подобную метафору мы находим и у другого известного теоретика культуры. Михаил Бахтин считает, что художественная литература представляет собой некий «зáмок»[56], где «отложились в зримой форме следы веков и поколений в различных частях его строения, в обстановке, в оружии, в галерее портретов предков, в фамильных архивах». Для Бахтина литературные произведения наполнены «изолированными, не связанными между собой курьезами и раритетами. Эти самодовлеющие любопытные, курьезные и диковинные вещи так же случайны и неожиданны, как и сами авантюры: они сделаны из того же материала, это – застывшие „вдруг“, ставшие вещами авантюры». Склад, хранилище, музей, замок, наполненный курьезами и диковинами: трое теоретиков в разных контекстах приходят к очень похожим образам, которые пересекаются между собой и эхом отзываются друг в друге, предлагая нам новые ракурсы для анализа творчества Боуи.
