Почему Боуи важен - [21]

Я сидел в итальянском ресторане Zizzi на Бекенхем-хай-стрит, стены которого теперь украшают граффити с изображением Боуи, а окна – ключевые цитаты из его песен. За соседним столом трое подростков застенчиво делали заказ у светловолосой официантки на фоне цитаты из песни «Boys Keep Swinging»: «Если ты мальчик, ты можешь носить форму; если ты мальчик, другие мальчики тобой интересуются»[50]. Полвека назад Боуи сидел здесь со своей акустической гитарой и играл для толпы завсегдатаев. До 1995 года это был паб Three Tuns, а затем паб Rat and Parrot. В 2001 году Мэри Финниган и группа ее единомышленников установили здесь памятную табличку в честь Arts Lab и предложили восстановить прежнее название, что и было сделано, но всего на один год. Табличка по-прежнему висит у входа, сообщая, возможно, несколько утрируя, что карьера Боуи началась именно здесь, а вывеска Three Tuns располагается рядом с логотипом Zizzi.

О любом периоде жизни Боуи трудно узнать правду. Одни истории основаны на относительно крепком фундаменте, другие – на откровенно шатком. Популярное представление о том, что в начале 1970-х годов Боуи потряс мир, будучи уже полностью сформировавшимся гением, наверное, превращает его в легкий объект для поклонения, однако стремиться пройти его путь и отождествить себя с ним, напротив, становится сложнее. Можно относиться к Боуи как к существу исключительных талантов, внеземному уникуму, ведь это зачеркивает годы его борьбы за успех и позволяет нам думать о нем как о непохожем на всех нас. Между тем, во многих смыслах он как раз был на нас похож. Он не учился вокалу. Он не проявлял музыкальных способностей в ранние годы. В подростковом возрасте он был застенчивым фронтменом, неуверенным в своем голосе. Если вы по порядку прослушаете его синглы 1960-х, то заметите, как набирал силу его вокал. В пятнадцать лет он самостоятельно научился играть на саксофоне, слушая любимые пластинки. Вплотную он занялся саксофоном, когда оправлялся от травмы глаза, и даже брал уроки, но только весной 1962 года. Он мог подбирать на слух аккорды на гитаре или фортепиано, но не знал нотной грамоты. Инструменты для своего дебютного альбома он выбирал по их описаниям в книгах, а во время работы над «Space Oddity» пользовался цветными таблицами вместо обычной нотной партитуры. В качестве танцовщика, художника и актера он был энтузиастом-любителем. Он пользовался привилегиями белокожего подростка из нижнего среднего класса, живущего в маленьком доме в безопасном районе, но при этом ему приходилось иметь дело с братом, страдающим психическим расстройством и конфликтующим с родителями, разбираться с семейной историей душевной болезни и пережить раннюю потерю отца.

В сентябре 1972 года Дэвид Джонс с женой Энджи прибыл в Нью-Йорк на трансатлантическом лайнере «Королева Елизавета II». Теперь он был Зигги Стардастом, с огненно-красной прической, в комбинезоне и ботинках на платформе. Пара зарегистрировалась в отеле Plaza у Центрального парка и поднялась в номер-люкс. «Дорогой, если верить слухам, – сказала Энджи, осмотрев обстановку, вид из окон и подарки от продюсерской компании, – мы сделали это».

Да, вот теперь он наконец добился своего. Но ведь с того момента, как Дэвид Джонс присоединился к The Konrads и начал играть каверы Shadows в клубе Royal Bell в Бромли, прошло уже целых десять лет. Десять лет фальстартов, разочарований и провалов. Да, Боуи был выдающимся артистом, но от других ребят, игравших в группах в 1962 году в Бромли, его во многом отличало именно упрямое нежелание сдаваться в тот ранний период – благодаря этому мы, собственно, о нем и узнали. Его история важна, потому что Боуи продемонстрировал нам, помимо всего прочего, чего может добиться обыкновенный человек, обладающий достаточным упорством и верой в свои силы. Для этого ему понадобилось десять лет. А если бы вы начинали сейчас, кем бы вы стали спустя десятилетие?

II Связи

Как и большинству поклонников Боуи, мне то и дело внезапно приходят в голову названия и строчки его песен. Они словно направляют мои мысли и комментируют все, что я делаю, подобно репликам персонажей комиксов. У каждого из нас есть свой набор любимых фраз и музыкальных фрагментов. В мой входят, например, строчки из песни «Five Years». Во втором куплете Боуи, чья голова идет кругом от новостей о надвигающемся апокалипсисе, поет о том, что его атакуют звуки телефонных звонков, оперных арий и любимых мелодий, и видит «мальчишек, игрушки, утюги и телевизоры». «Мой мозг ломится как захламленный склад, – сетует он. – В нем не хватало свободного места, а мне нужно было втиснуть туда так много всего»[51]. Эти строчки прочно засели в моей голове не только потому, что они поясняют многие другие его тексты, но и потому, что именно так я всегда чувствую себя после прослушивания его лучших песен: переполненным мыслями и энергией.

В «Life on Mars?» мы снова погружаемся в этот до отказа набитый впечатлениями мир: пещерные люди, моряки, служители закона, – а потом отправляемся в воображаемое путешествие от Америки до Ибицы и Норфолкских озер с Микки Маусом и полчищами его сородичей, Ленноном (или, возможно, Лениным) и «моей матерью» в главных ролях. Гипнотизирующий, как будто бы автоматический поток информации и рекламных образов обнаруживается и в песне «Looking for Satellites»: пустота, шампунь, телевизор, схватка, Boy’s Own