Поцелуй навылет - [11]

В способности Топаз превращаться из худой школьницы с торчащими ребрами в сияющую, обворожительную Лорелею с помощью дорогостоящей косметики, было что-то эротичное. Поздно вечером сексуальная сирена исчезала с помощью пропитанных лосьоном ватных тампонов, и к нему в постель забиралась школьница. Для Пирса это было вдвойне волнующим.

Зазвонил телефон, но Пирс продолжал читать газету, предоставляя работать автоответчику. Разочарование от того, что звонила не Топаз, сжало его пульсирующие запястья, как наручники. Он почти не слушал, как один из мелких знаменитостей напыщенно жаловался на то, что Пирс сделал из него всего-навсего коммивояжера, продающего никому не нужные мыльные оперы и тому подобное. Слава богу, через тридцать секунд сообщение оборвалось.

Пирс поднял глаза к деревянному потолку и посмотрел на лампу. Его глаза увлажнились. Топаз отсутствовала уже три дня и за это время ни разу не позвонила. Его это не удивляло. Он вспомнил их последний разговор. Это был двадцатиминутный монолог, в течение которого он безуспешно пытался вставить хотя бы одно слово. Если Топаз сердилась, то она обладала замечательной способностью ставить все с ног на голову.

— Фокси, я хочу ребенка, — довольно неожиданно объявила она утром в день отъезда в Нью-Орлеан на съемку для французского журнала «Эль».

— Что ты сказала, дорогая? — Пирс порезался бритвой от удивления.

— Я хочу маленького ребеночка. Все имеют детей. — Топаз говорила так, как будто они обсуждали длину юбки или новую стрижку.

— Правда?

Пирс старался не встречаться с ней взглядом в зеркале. Она как раз вышла из душа и намеренно позволила соскользнуть вниз темно-красному полотенцу, закрепленному на груди. Ее стройное, покрытое капельками воды тело блестело, когда она собирала необходимые средства для совершения второй части ее утреннего туалета. Влажные светлые волосы толстым жгутом спускались по спине между выступающими лопатками.

— Я уже обо всем подумала, милый, — мечтательно продолжила Топаз, вытягивая руки и поворачивая голову из стороны в сторону. — Я хочу маленькую девочку, которую я назову Велвет. Я не брошу работу. Жасмин ле Бон участвует в съемках и показах, хотя у нее есть ребенок.

— Ты же собиралась путешествовать, дорогая, — мягко сказал Пирс, в то время как его рука мертвой хваткой сжимала хромированную раковину фирмы «Конран».

— Черт возьми, Фокси, когда-нибудь я найду действительно хорошую работу в кино, и мне не придется ни о чем беспокоиться, — отмахнулась Топаз. Она присела на корточки, чтобы подстричь покрытые лаком ногти пальцев ног.

— Я составлю график съемок так, чтобы у меня было время для Велвет. И ты тоже сможешь о ней заботиться, милый. Ты же так много времени работаешь дома. Разве это не чудесно, любимый? У тебя практически не было возможности по-настоящему почувствовать отцовские узы, связывающие тебя с другими твоими детьми.

В начале года Пирс наконец уступил ее настойчивым просьбам и устроил для Топаз пробы на роль в двух зарубежных фильмах с небольшим бюджетом. После этого ему позвонили оба режиссера и спросили, было ли это шуткой, на что Пирс холодно ответил, что у него другое представление о чувстве юмора и принес извинения за потраченное время. Он так и не смог сказать об этом Топаз и был вынужден притвориться, что оба проекта закрылись.

Однако то, что на самом деле приводило Пирса в ужас, располагалось на четвертом этаже «Харродза», лондонского универмага, в отделе товаров для детей. Детей он боялся больше, чем пауков, высоты и грязи. При мысли о рождении еще одного ребенка у него на лбу выступили капли пота, а сердце забилось так, что кровь из пореза на подбородке пошла сильнее. Ведь он оплачивал содержание трех детей от предыдущих двух браков. В сорок три года он обладал высоким уровнем холестерина и считал, что очередной период памперсов, сажания на горшок и наблюдения за прорезыванием зубов представляет реальную угрозу его жизни.

— Мы с Велвет будем лучшими подругами, — счастливо объявила Топаз, подтверждая убеждение Пирса, что все женщины после родов меняются до неузнаваемости и превращаются в степенных матрон. — Мы будем носить одинаковую одежду.

Она натирала кожу головы душистым лосьоном и лавандовой водой, ясный взгляд ее огромных янтарных глаз был устремлен вверх, как у учениц монастырской школы при молитве.

Топаз едва исполнилось двадцать, и Пирс чувствовал, что она была слишком молода, чтобы обзаводиться детьми. Он подозревал, что внезапно нахлынувшие материнские чувства появились в результате распространения очередных безумных идей, носящихся в модельном мире.

— Кроме того, мама тоже хочет, чтобы у нас была настоящая семья, — продолжала Топаз.

Подумав о том, что Шелзнеры ждут от них кучу детей, Пирс чуть не потерял сознание. Мысль о матери Топаз, весом в сто двадцать килограммов, и ее отце, которые, несомненно, вскоре попытаются оказать на него давление, заставят сделать анализ спермы и еще бог знает что, вызвала у него дрожь отвращения. От ее последующих слов Пирсу показалось, будто его окатили ледяной водой.

— Что?!

— Я уже два месяца не принимаю противозачаточные таблетки, милый. Я хотела сделать сюрприз.