Поцелуй, Карло! - [155]

Майк полез во внутренний карман пиджака и вынул оттуда сложенный вдвое запечатанный голубой конверт.

– Вот дарственная.

– Оставь себе.

– Что? – остолбенел Майк.

– Оставь, говорю. У меня достаточно недвижимости.

– Шутишь, что ли? Ты хотел его, я тебе его отдаю, а ты не берешь?

– Сколько он стоит?

Дом достал из кармана коробку спичек, вынул одну и поковырял в зубах.

– Я не знаю, – честно ответил Майк.

– Даже приблизительно?

– Нет. – Майк смутился.

– Даже не позвонил Боночетти?

– А зачем бы я ему звонил?

– Узнать цену участка.

– Мне все равно, сколько он стоит, Доминик.

– Может, потому ты так легко с ним расстаешься. Он для тебя не имеет ценности.

– Что-о? – Майк почувствовал, что у него пар повалил из-под воротника.

– В списке твоей недвижимости есть участок, и ты не знаешь, сколько он стоит? И кто ты после этого, как не идиот?

– Дом, я сейчас тебя пинками провожу до самой Паркуэй! – Майк замахнулся, чтобы отмутузить брата.

Дом отступил на шаг, словно уворачиваясь от затрещины.

– Эй-эй! Полегче!

Майк увидел лукавый блеск в глазах старшего брата и опустил кулаки.

– Ах ты ж…

Дом фыркнул, смеясь.

– Я тебя разыграл.

– А я попался, – сказал Майк, потирая грудь. – Я решил, что ты серьезно. Ох, у меня давление подскочило. Дева Мария, помоги мне.

– Все будет в порядке с твоим давлением, – ухмыльнулся Дом и зашел на участок. – Давай, пошли.

Майк последовал за братом.

Неважно, насколько старше становится мужчина, внутри него дремлет мальчишка, облюбовав себе уголок в душе, которую когда-то занимал целиком. Иногда этот спящий мальчишка ворочается внутри мужчины, разбуженный старыми мелочными счетами, которые пора давно забыть, или вдруг очнется от внезапного прилива физической силы, побуждающей его тело к яростному рывку. Старик способен даже испытать неожиданный всплеск плотского желания, которое не утихает, требуя утоления, пока он не удовлетворится сам и не удовлетворит объект своей страсти, – последний урок, извлеченный из опыта. В своей памяти мужчина никогда не стареет и не взрослеет. Он не отец, не сын, он просто мальчик, неподвластный времени.

Когда братья дошли до середины участка, Доминик остановился и запрокинул голову:

– Сколько здесь неба!

– Пока еще не застроили всю Брод-стрит. Достаточно одного десятиэтажного дома – и от твоих небес останется маленький клочок, – сказал Майк. – Слушай, а что прикажешь делать с этим? – Майк помахал голубым конвертом – в точности такого же цвета, что и небо в тот день.

– Спрячь в карман, – тихо сказал Дом.

– Ну ты нечто, – покачал головой Майк. – Столько времени потеряно просто так.

– Не просто так.

– А как? Как ты себе это представляешь?

– Мой братишка меня покинул, крепко встал на ноги и построил свое дело. И построил его так хорошо, что чуть не вытеснил меня. Так вот – это успех. Останься мы вместе, ты бы никогда не раскрыл свой потенциал.

– Ты вдруг поумнел на старости лет? – пошутил Майк.

– Это жена додумалась.

Майк закусил губу.

– Ты в самом деле не хочешь брать этот участок?

Доминик погрузил руки в карманы. На минуту он подумал, а почему бы и не взять? В нем до сих пор теплилась идея, нереализованная мечта, которая может сбыться, если он сгладит ситуацию. Он подумал о том, что мог бы сделать такого – сложного, требующего усилий или ради забавы, себе на радость и не без выгоды. Но ни одна будущая затея Дома ничего не весила, если на другую чашу положить время, которое он мог бы провести с братом. Возможность еще раз пережить воображаемые моменты, где они вдвоем, как в самом начале, казалась Дому бесценной. Они могли снова стать детьми, только постигающими жизнь. Это был бы, как Дому казалось, очень приятный переход к неизбежному могильному ложу, к последнему «прости», к вечному сну после соборования, которое ждет каждого из братьев, когда бы ни настал этот мрачный день.

Дом решил, что ему вовсе не нужен этот участок. Но ему необходимо было сказать брату, на что он надеялся столько лет назад, чтобы Майк понял главную причину, по которой они расстались так надолго. Дом поглядел на дарственную и произнес:

– Я просто хотел, чтобы ты сам предложил мне его, Майк.

Майк застыл с дарственной в руке, раздумывая о том, что Дом все-таки немного чокнутый. Если деньги – причина всех раздоров в любой итальянской семье со времен этрусков, то Майк только сейчас понял почему. Семейные деньги – это проверка. Подаренные деньги – это поощрение, поделенные – это наследство, а если тебя не упомянули в завещании – значит, ты не оправдал доверия. Твой вклад был недостаточен. Ты не стал гордостью семьи, семью не впечатлили ни твои поступки, ни подробности твоего бизнес-плана, ни глубина твоей личной нужды. Если тебе дали денег – это может стать наградой, но если тебя их лишили – это всегда наказание. Деньги, по-своему, символ успеха. Если ты заработал много денег – значит, ты что-то да умеешь, если сохранил – ты чего-то да стоишь. А если не сподобился ни на то ни на это – лучше бы тебе податься в священники.

Майку понадобилось целых двадцать лет, чтобы понять, что значит для него Доминик. Майк постиг, пожив без брата, что их отношения – фундамент всего, пусть и давший трещину. Хотя братья были неумелы и косноязычны, и потом все стало только хуже, они все равно нуждались в том, чтобы любить друг друга. Майк почувствовал счастье, осознав, что любит Дома куда сильнее, чем ненавидит недостатки брата. С пониманием пришло искупление. Он раскинул руки. Словно сотни черных ворон взлетели из его груди в небо, высоко-высоко, превратившись в черные точки над Саут-Филли. Он выпустил их всех: нарушенные обещания, гнев и стремление изменить брата во что бы то ни стало. Все исчезло. Майк мог поклясться, что слышал хлопанье крыльев, когда они исчезали в небесах, унося с собой годы обиды, уступив место великодушию.