Поцелуй, Карло! - [131]

– Вы в порядке, мэм?

Гортензия приняла платок и вытерла слезы.

– Оставьте себе. – Девушка погладила руку Гортензии и растворилась в толпе на тротуаре.

Гортензия постояла под навесом, комкая платок в руке. Она не оплакивала свой брак, потерю мужа или даже гибель своих лучших надежд. Она оплакивала потерянное время. Его уже не вернуть. Она вышла из тени навеса под солнечный свет. Если что Гортензия Муни и знала в этой жизни, то это как ходить во свете[102].

Телестудия Си-би-эс занимала целый квартал Нью-Йорка у реки Гудзон. Внутри свободного от перегородок пространства первого этажа декорации для съемки телепередач, в том числе выпусков новостей, сериалов и всевозможных музыкальных программ, сдвигались, подкатывались, перемещались и ставились на место при помощи колесных платформ. Сверху все кабели электропроводки были свернуты и заправлены в сетку под потолком, дабы не мешать свободному перемещению камеры. Тускнели осветительные приборы, и в мгновение ока взлетали перегородки, превращая гостиную в кухню, а потом в больничную палату, трансформирующуюся в магазин, затем в стойку для ведущих последних известий с картой мира на заднем плане.

В самом центре этой арены чудес находилась Глория Монти – методичный невозмутимый режиссер всего этого действа, сочинявшая и воплощавшая сцены сериала согласно полученным от писателей сценариям. Телевидение – это не кино и не Бродвей, так что Глория была вольна изобретать собственные подходы к постановкам новой драматургической формы, которая не подавала никаких надежд на долговечность, будучи всего лишь модной новинкой. Но она выполняла свою работу, делала то, что умела лучше всего: подбирала интересный актерский ансамбль, предоставляла им захватывающие сценарии и создавала благоприятную семейную атмосферу, помогающую артисту отважиться на эксперимент. Дневной сериал развивался так стремительно, что, если одна сцена не удавалась, следующая уж точно обещала успех. Задача состояла в том, чтобы события продвигались на высоком накале, а это подразумевало, что именно тщательно прописанные персонажи несли основную смысловую нагрузку в сериале. И вот тогда женщина, сидя у себя дома перед телевизором, начинала смотреть свои собственные истории, какие прежде слушала в многосерийных радиопостановках или читала в романах с продолжением из любимых журналов.

Для Глории Монти и других серьезных театральных артистов телевидение еще не оформилось как вид искусства, слишком уж оно было ново для подгонки под какие-то категории, но оно быстро стало тем, чем сцене никогда не бывать, – прибыльным способом заработать на жизнь.

– Вон он, вон там! Это же Ники! – Мэйбл тыкала пальцем в стекло смотровой комнаты для публики.

– Как бы услышать, что он там говорит? – спросил Дом. – Почему ничего не слыхать?

– Папа, нам же сказали, что мы ничего не услышим, только посмотреть сможем.

– Тоже мне новинка. Как в немом кино. И зачем мы приперлись. Остались бы дома и все услышали бы.

– Какой же он красавчик! Самый красивый из всех! – Восторгам тети Джо не было конца.

– Вот уж не знал, что он на такое способен, – произнес Дом, наблюдая, как Ники ссорится с каким-то персонажем. – В жизни не видел, чтобы он взрывался. А ведь он долгонько прожил у нас, а, Джо?

– Двадцать пять лет.

– Гляньте на него. Вид у него такой, как будто голова сейчас хлопнет и отскочит, словно пробка из бутылки.

– Папа, это только игра, – сказала Лина, садясь на скамейку. Она была уже на сносях и слегка отекла. – Это все понарошку.

– Спорим, и я бы так смог! – заявил Джио.

– Куда тебе играть, – отбрила его Мэйбл, – ты наихудший враль на свете.

Джио засопел.

– Как по мне, ничего тут трудного.

– Это очень трудно, – сказала Эльза. – Ники учился у Глории Монти. У него это не от рождения получается.

– Но выглядит очень натурально, – восхитился Доминик.

– А что это за персик с ним рядом в розовом костюме? – поинтересовался Дом.

– А это звезда сериала, – объяснила Лина.

– Понимаю почему. Все при ней.

– Долго еще? – шепотом спросила Лина у Нино.

– Еще пару минут. Тебе нехорошо?

– Нормально. Только ноги опухли.

– Я машу-машу Ники. А он нас видит? – спросила тетя Джо.

– Нет, Ма. У них тут специальная пленка на стекле, так что мы его видим, а он нас – нет.

– Что там происходит?

Съемная площадка развалилась на части, прожекторы взлетели к потолку, камеры отъехали, а платформы с декорациями укатились в сторону.

– Ну вот и все, – сказал Доминик.

– Съемка кончилась? – Мэйбл встала.

– Видишь красный огонек? Они убирают декорации, – показал Джио пальцем.

Ники пробрался сквозь команду работников на площадке и вошел в комнату для зрителей. Семейство встретило его горячими рукоплесканиями.

– Мы не слышали ни слова, но смотришься ты отлично, – с гордостью сказал дядя Дом.

– Ты самый лучший актер в этом шоу, – с восторгом воскликнула тетя Джо.

– Она так говорит, но, положа руку на сердце, она неровно дышит к этому Джо О’Брайену, – пробурчал Дом.

– Да и я тоже! Он из Скрентона, представляешь? – проворковала Лина.

– Отличный парень, – подтвердил Ники. – Как там детишки? – Ники обнял всех кузенов и кузин.