Побежденный. Рассказы - [31]

После краткого молчания, торжественного, как после первого бесконечного пробного поцелуя, молчания, в котором все, кроме глаз, неподвижно, Грутце подал команду:

— Строевым шагом, марш!

Трое офицеров неторопливо замаршировали в ногу, за ними, словно на какой-то сумасбродной охоте, последовали солдаты с перезаряженным оружием. Грутце отсчитывал темп шагов, они стреляли, и но ходу стрельбы шаг невольно ускорялся. Генерал уже не мог отсчитывать темп, действие обрело собственный ритм, каждый действовал сам, в меру своего исступления, и был связан с остальными лишь ощущением соучастия в этом разнузданном ритуале. Быстрее, быстрее, к завершению. Пули расточительно брызгали из раскаленных стволов каждого стального фаллоса.

Через час над деревней стал подниматься дым. Валь ди Сарат нахмурился.

— Этого следовало ожидать.

— Моя собака, — произнес Старый Плюмаж.

Тут часовой увидел маленького, одетого в белое человека, со всех ног бегущего через лес. Он спотыкался, падал, вскакивал и казался обезумевшим. Часовой молчал, пока не разглядел, что это мальчик, и тогда уже окликнул его. Мальчик с расширенными от ужаса глазами упал в объятья часового и разрыдался. Когда он успокоился, его отвели к Старому Плюмажу, и тот сказал:

— Да это же сын кузнеца Кавалески… Мальчик рассказал жуткую историю.

Первой погибла собака, одна из многочисленного семейства Фольгоре. Повалилась кулем, и песок возле нее покраснел. Потом бабушка синьора Бьяти, не способная от старости двигаться, получила пулю, сидя в кресле-качалке. Затем ребенок, выдавший себя громким плачем на чердаке. Синьор Томмани, начальник почтового отделения, отказавшийся уйти с остальными, решительно вышел навстречу немцам со старым дробовиком в руках. «Eviva l'Italia!»[38] — закричал он и упал на дороге, изрешеченный пулями. Доктор Дзуоли погиб, раздавленный собственной лошадью, когда пытался ускакать. Немцы открыли огонь по более крупной цели. По словам мальчика, там должны были быть еще живые, потому что, когда он бежал, автоматы строчили почти непрерывно. Шедшие позади офицеров усталые, подавленные солдаты стали, подчиняясь приказам, поджигать дома, отсюда и столбы дыма, напоминавшие колоннады греческих храмов, в воздухе над Сан-Рокко.

— Опиши офицеров, — сказал Старый Плюмаж, сделав слабую попытку держаться по-военному. Но тут с мальчиком случился нервный припадок, потому что из расположенного среди деревьев лагеря гражданских выбежала синьора Кавалески, его мать, потребовала свое дитя и едва не задушила его, прижав к пышной груди, бормоча утешения и проклятья, браня за то, что едва не погиб.

Потом, когда наступила полуденная жара, часовой остановил двух сурового вида мужчин. Они произнесли заранее приготовленную фразу и были приведены к Старому Плюмажу.

— Вы командир? — спросил старший.

— Я полковник Галеаццо Гаретта, президент Consiglio Superiore della guerra di San Rocco al Monte, — сказал Старый Плюмаж.

Оба пришедших откозыряли. Старший заговорил:

— Я Андреа Деодато, член и делегат Comitato della liberazione di Castelbravo degli Angeli[39].

Они обменялись рукопожатиями.

— Но ведь Кастельбраво дельи Анджели почти в тридцати километрах отсюда, — сказал Старый Плюмаж.

— Мы организуем расселение жителей Сан-Рокко аль Монте по десяти — пятнадцати деревням по возможности подальше отсюда. Ваши действия были героическими, но, к сожалению, преждевременными, — объяснил Деодато.

Старый Плюмаж, вполне естественно, оказался в высшей степени раздражен этой критикой и заявил, что все остальные тайные боевые организации, как ни прискорбно, упустили время.

Другой партизан, по фамилии Скала, делегат от Divisione Partigiana del Val d'Arno[40], сразу же подошел к Филиграни. Они приветствовали друг друга вскидыванием к плечу сжатой в кулак руки и теперь оживленно разговаривали.

Вскоре был составлен план, и выступление назначили на сумерки. На тот случай, если немцы начнут прочесывание извилистых проселочных дорог Тосканы до назначенного для эвакуации времени, в район просачивался отряд соседних партизан, готовых в чрезвычайных обстоятельствах огнем прикрывать отход. Но вероятность осложнений была невелика. На свете мало ландшафтов, более соответствующих нуждам их обитателей, чем грандиозные Апеннины с множеством диких укромных мест, волнообразных холмов и неожиданных впадин, ревниво хранящих свои секреты.

До наступления темноты оставалось только похоронить партизана; тяжело раненный, он скончался около десяти часов, тихо, пристойно, в окружении семьи. С подобающей этому событию торжественностью Старый Плюмаж пригласил обоих представителей других патриотических организаций присутствовать на церемонии.

— Будете свидетелями от имени Италии, — сказал он.

Тело опустили в могилу. Члены семьи до этого так плакали, что у них не осталось слез, и они стояли, словно тени, у скрывающихся под землей ног своего кормильца.

— Луиджи Гвиччардини — имя всем известное, — с неописуемым достоинством заговорил Старый Плюмаж, — и мы никогда его не забудем. Мы должны выразить соболезнование его семье и вместе с нею оплакать его злосчастную участь, поскольку, друзья мои, безжизненное тело, которое мы только что видели в последний раз, могло, в зависимости от направления пули, оказаться телом Джозуй Филиграни, Фебо Буонсиньори, синьора графа или любого из нас. Смерть объединяет все сословия, для нее не существует ни богатства, ни ума, ни знатности. Она уравнивает всех. Мы помним улыбку Луиджи Гвиччардини, его манеру разговаривать, его личность. Тело, которое мы только что погребли, было в этом смысле отнюдь не Луиджи Гвиччардини, а традиционным символом, который, повторяю, мог представлять любой из нас. Друзья, деревня Сан-Рокко аль Монте обрела своего неизвестного солдата. Да покоится он в мире.