Побеждая — оглянись - [60]

Сказал Сащека:

— Рад тебе! Но долгожданному — вдвойне рад. Про дочь Бьёрна уже слышал. Ко мне не заезжают такие, жаль! И Нечволод, вижу, дело знает, грозным кречетом глядит, крепко держится в седле. Мне бы удальца такого!

Бож сказал:

— Не болотами твоими любоваться приехал, не кунигунду показывать и не слушать похвалы для десятника. А поговорим мы с тобой о дне завтрашнем, памятуя о дне вчерашнем.

Сащека гостям был рад, повёл их по своим палатам, срубленным недавно, в них царил ещё свежий сладковатый древесный дух.

Риксу обещал:

— Капов-градец покажу тебе. Приютил я давеча в вотчине своей одного старца... Всем от него много пользы, а особо — чернь-смердам. Слова он говорит мудрёные, но понимают его. И первое, что поняли люди, это речи о милосердии друг к другу и о всеобщем единении. На этих первых речах и Капов-градец вырос. И теперь призывает он всех мятущихся и потерянных под руку Веселинова.

Не мог не удивиться Бож:

— Подгадал невзначай Сащека. О том и моё слово будет к тебе.

На ночь свеев по лавам развели, овчин дали укрыться и под голову положить. Бьёрна со скопом и Гиттофом устроили отдельно, рядом с горницей Татевой. Бьёрну — ложе, готу — лаву у оконца, Торгриму — лаву у двери.

А была но подсчётам та ночь, когда со всех мест собираются девы-валькирии и, выбрав между собой Старшую, искушённую в волшбе, идут за ней с закрытыми глазами, длинной идут бесшумной вереницей. Все в белом и с распущенными волосами. И держатся за подол впереди идущей, и каждая несёт берестяной туесок с ногтями умерших. Плохо твоё дело, если случайно встретишь в лесу такую вереницу, похожую на змею. Лета не пройдёт, как увидишь змею настоящую, медного цвета змею, и, сколь ни будешь осторожен и осмотрителен, она тебя ужалит. Та змея, говорят, из солнца яд пьёт, и если после укуса до солнца не побежишь, если не встанешь на камень, — тут и погибнешь... да... А валькирии пройдут мимо и не заметят подсматривающего. Глаза-то у них закрыты! И идут они в эту ночь к Мёртвому ручью. Там находят поляну, в одну кучу сносят гнилушки. И гнилушки светят им, подобно холодному костру. Потом вытряхивают валькирии в Мёртвый ручей ногти из туесков, а из тех ногтей встают прежние люди — всё больше красивые юноши. И с ними всю ночь веселятся валькирии, пляшут до упаду. Под утро же у всех дев образуются на подошвах мозольки, а уж из мозолек вырастают маленькие копытца. Эти копытца очень болят, оттого валькирии плачут. Но приходят из тёмной чащи волки и отгрызают копытца, тогда девы смеются, прощаются с юношами, а между собой обмениваются их ногтями до следующего года.

— Поглядим, — перешёптывались градчие, — пойдёт ли Дейна на лесной сход?

— Не боишься?

— Вереницу-то не увидим. За дверью Лебеди последим.

— Слышал я, что и Бож на том сходе бывал. Он свой у них, его любят валькирии. Они его в Мёртвом ручье выкупали, поэтому Бож никогда не спотыкается, никогда не надаёт с коня, ничего не забывает и ни разу не ранен.

Прятались досужие градчие, подглядывали. Долго смотрели, и не раз казалось им, что приоткроет дверь Лебедь, скрипнет ею и долго в чёрное небо глядит, словно в знакомое лицо ещё раз всматривается. А что видит?.. Градчие тоже оглядывались на небо, но ничего необычного, никакого знака там не видели. Небо небом! Облака проплывут тёмным пятнышком, изредка мелькнут звёзды или под утро расползётся по округе туман.

В темноте толкали друг друга в плечо градчие:

— Слышишь, хлопнула у Лебеди дверь? Смотри: не то рукав, не то подол, не то крыло защемила...

— Теперь до утра не будет спать. А чего пугается?

— Одно слово — ведьмачка! Хоть и краса.

В эту же ночь проехал тайными тропами Прежний Всадник. Неслышно ступали копыта лошади но земле. Широк шаг и след позади ровен.

Остановился. Рукоятью плети отвёл от лица зелёные уже ветви берёз, огляделся по сторонам, прислушался. Не крадётся ли тот, кто подглядывает единственным глазом, не нацеливает ли в спину пальцы-сучки? Нет, никто не топчется за деревом. Тихо.

Дальше пустил коня. Меч положил поперёк седла. Шлем надвинул на брови; зорко смотрели глаза из-под железного переносья. Скоро узнал место. Здесь, у лесной горки, на поляне, уже поросшей травами, должен ходить шлемоносец. Безумный, возле этого места день и ночь кружит. Словно заворожён, ищет поблизости волчьи логова и пни оборотней. Так падают люди, некогда достойные, и не находят сил подняться! У них остаётся от человеческого только дар речи, за который теперь приходится дорого платить.

Вот увидел шлемоносца Всадник.

— Хадгар!.. — позвал. — Ты узнал меня, Ручей Фиорда?

Но даже не шевельнулся свей, стоял тенью, призраком стоял посреди поляны. Грозно поблескивали на его шлеме железные рожки, едва видны были широкие кольца кольчуги. И серый корзно — блёклым пятном; не дрогнет складка, не поползёт по травам вышитая серебром кайма. А под вырезом шлема не глаза — мрачный провал. Лицо же бледно и светла густая борода. Весь как из железа отлит, холоден, недвижим.

Тревожился конь, боялся непонятного воина. Неспокойно стоял, позвякивал уздой. Но подъехал ближе Всадник, сказал:

— Ты узнал меня, Хадгар? Ответь. Ты не видишь во мне свана! Так продлим, побратим, наш сговор.