Побеждая — оглянись - [62]

Ближе к вершине Горки — заросли шиповника. Живая колючая стена. Сквозь неё не прорубишься, если с узенькой тропки свернёшь. А тропа та, единственная, всегда чисто выметена. Только по ней и можно подняться к Капову. Мал градец, но неприступен. Умело сработан ведунами и смердами.

Ворота Капова-градца узки и низки. Им порогом служат большие, вросшие в землю камни. Раньше возле этих камней грелись серые ящерицы; а змей, говорят, здесь не было никогда — ни ползучих, ни летучих, ни подземельных, ни подколодных, ни домовых, ни прочих других. Змеи вездесущие оползают стороной вершину Горки, это многие видели... Камни — лучший страж Градца. Здесь всемудрый Вещий в думах высоких многие таинства постиг и прозрел истины, о коих не подозревал прежде, отсюда он заглянул в грядущее — душу жалея и сердце скрепя, лелея душу и сердце радуя, утешаясь и мучаясь, перед знанием преклоняясь и знанием терзаясь, взваливая на себя знание; отсюда призвал он мечущихся и потерянных, слабых и обиженных, зрячих, но не видящих, под защиту сильного плеча — града Веселинова. И голос старца был громок с этих камней... Со многих земель собрались тогда ведуны и простолюдины, услышавшие призыв, поставили градец — Вещему обитель — и, кланяясь ему низко, сказали:

— Это тебе, добромысленный! Не ходи по белу свету, сядь здесь. И вразумляй нас, неразумных, и объединяй нас, разрозненных, своим словом. Может, станем мы от того сильнее и лучше.

Нарочитых с Нечволодом оставили в долине. Сами спешились, пошли вверх по тропе.

Гудвейг-кунигунда вдруг к берёзке прильнула, провела ладонью по стволу:

— Как живая она! Нежная, тихая. У нас в Ландии нет таких. У нас меньше берёзы и толще, ветви не так ровны, — огляделась вокруг кунигунда. — Красивая страна! Верно о ней песнопевец спел. Всё широко: и дороги, и реки, и гостеприимство. Люди красивы, веселы. Не напрасно вас веселинами зовут. Даже челядины, коих в других землях называют рабами, у вас вольно держат головы, без разрешения говорят.

Поднялись к высокому частоколу. Каждое бревно ошкурено, нетесано, а с торца круто заострено. Часты на них потеки смолы, но ни на одном нет порчи древоточца. Особые подобраны стволы.

— Чем не град! — посмеивался Сащека, проводя рукой по брёвнам частокола; хитро сузил глаза. — Думаешь, для Вещего ставил его? Для тех ведунов?.. И для них, понятно. Но этими стенами многие полчища остановить можно. И сотни людей здесь могут оборониться от тысяч.

Гудвейг-дева кончиками пальцев коснулась смолы. Убрала руку, а смола потянулась за ней золотистыми паутинками, заблестела на солнце. И искорки солнца показались похожими на паучков, которые быстро пробежали по тоненькой нити, сверкнули лапками и исчезли. Это понравилось Гудвейг, она была ещё так юна; она снова коснулась живицы и повела рукой. Сказала непонятное:

— Лен янтаря!

Но солнце сместилось, и смоляные нити больше не были похожи на золотые паутинки. А тень от острых зубьев частокола придвинулась к ногам свейской кунигунды. Гудвейг покосилась на тень и отступила от неё:

— У нас тоже много зубчатых теней.

Одобрил рикс слова Сащеки:

— Ещё ставь градцы такие. И не ведунами, а доблестными мужами их заселяй, собирай из весей. И я тебе людей буду присылать. А иным князьям велю перенять твоё начинание. Ведь возле тебя пролегает край нашей земли. И но вотчинам полуденных риксов, — Бож обратил взор на юг. — Где-то там Гетика. Говорят, насторожились готы. Аланское поле теперь пусто и потому спорно. Кем-то будет занято! Так не начался бы новый спор. За просторы антские.

Здесь подошли к ним трое ведунов. Смиренные и почтительные. Один трижды поклонился князьям, другой расстелил у их ног длинное, локтей на двадцать, льняное полотно, а третий, указав на узкие ворота Капова, сказал:

— Ты, светлый Бож-рикс, и ты, рикс Сащека, и ты, дева, пройдите в Капов-град, обиталище Ликов и добромудрого Вещего! По полотну пройдите, дабы осталась на нём чёрная и серая земля с ваших ног, чтоб не была превнесена она на землю белую, на пороги священные. К тем порогам устами припадают люди, пришедшие издалека.

Так вошли в Капов-градец. Не было здесь привычных глазу строений, не слышно было людского шума, хотя много стояло вокруг ведунов и смердов. Толпами стояли, смотрели на рикса и молчали.

Но возвышались над всеми людьми частые деревянные Лики. Кумиры-покровители. Выше всех — Перун-бог! Страшен, кряжист. Срублен из толстого дуба. Резная борода, спускаясь от выдвинутых вперёд больших губ, у земли разделялась на части и обращалась в корни. Те корни оголены были. Толсты и длинны, устремлялись далеко от ствола, разлеглись поперёк троп. По всему Лику, — если приглядеться, — вырезаны письмена. Бессчётные. Великое таинство. Мудрость веков... Всемогущ Перун, покровитель воинства, хранитель вековых дубрав, метатель молний. Голосом ему — гром!

И Волос, скотий бог, грозен стоит. А Моконь возле него выглядит стыдящейся своей наготы; груди прикрыла руками и прядями волос. Сварог, добрый старик, в небо возносится обугленным Ликом. Жил когда-то среди людей мудрый Сварог; при нем клещи упали с небес, и научил Сварог людей добывать железо и обращаться с железом, научил ковать оружие; это умение сделало народ антский сильным и независимым; и укрепил Сварог домашний уклад: дабы не был народ, как скот, блудящий, установил всемудрый единому мужу едину жену... Рядом Хорс, величав и зол, глаза — угли, ручищи до земли, ладонями в неё упёрлись. А приглядишься — словно братья они со Сварогом. Только Сварог — брат меньший. У ног Хорса лежит Симаргл — священный крылатый пёс; зоркие у него глаза и чуткие — торчком — уши; горделиво выгнул шею Симаргл, далеко глядит с Горки Каповой божество семян и всходов; кажется, вот-вот крыльями могучими взмахнёт священный пёс, и в порывах поднявшегося ветра далеко разлетятся семена; а ежели косули, кабаны, зубры придут нежными всходами полакомиться, отгонит гостей непрошенных от поля бдительный страж — бог Симаргл... И много иных богов вокруг. Одни украшены венками и лентами или в высоких шапках стоят, другие уставлены подношениями. Между Ликами дымятся жертвенные костры.