Побеждая — оглянись - [54]

— Пусть отдохнёт! Ник чему пока его биение.

Младшая, Скульд, целовала Божу глаза, губы и говорила:

— Ты так красив, как молодой бог. И мы прощаем тебя. Что нам остаётся? Ведь мы уже не мыслим себя без любви к тебе.

А струны чудесной цитры перешли на словесный лад:

— Девы так любят тебя, что вышел между ними раздор. Но рассудило прекрасных дев время. И тебя разделило поровну: старшей — временно навсегда; средней — всегда на время; но весь ты для младшей будешь!

От этих слов радостно засмеялась сестрица Скульд. А старшая и средняя посмотрели друг на друга и, не понимая радости Скульд, пожали плечами. Но потом догадались: «Ведь она молода! Всегда молода! И будущее — у неё в руках. Ноги славного рикса пройдут жизнь, сердце когда-то устанет биться в груди, ослабнет слух, выцветут очи, а душа не постареет в руках у младшей сестрицы в голубых одеждах».

Проснувшись поутру, Бож не увидел возле себя Лебеди-валькирии, а увидел Ляну-деву, сидящую рядом, у изголовья. Она держала на коленях свёрнутый корзно, она смотрела на лицо рикса.

Приподнялся на локтях Бож:

— Где Дейна?

Ответила Ляна:

— Видели, как она перебирает сёдла и звенит уздечкой, видели, как хозяйски кладёт Лебедь камень у порога, видели, как гладит она гриву коню да стремена меняет. А я для тебя вышила корзно.

— Я спал.

— Ты произнёс имя Скульд. Ты видел её?

— Я запомнил слова, запомнил серебристый смех.

— Бож, я вышила для тебя корзно!

— Да, я никогда так не спал. И вода хороша заботами матери! Но надо спешить. Нарочитые ждут?

Тихо ответила Ляна-дева:

— Ждут нарочитые. Кубки в руках, в стременах ноги. Но не езди сам, пошли десятника. Зачем тебе?.. Мнится, что кочка у тебя на пути горой встанет, яминка дорогу глубоким оврагом прорежет, малый кустик ежевики поранит колючками, лёгкий ветер, вихрем обернувшись, снесёт с коня тело твоё. А я тебе корзно вышила...

— Рукодельна дева! — похвалил Бож. — И хорош твой узор, и цветист. Но к чему риксу расшитый корзно? Зачем ему лучшее, чем у других? И без того всё видеть должны: едет князь! Иначе не достоин он такого красивого корзно. Оставь у Дейны его.

Так сказал Бож и, на Ляну не взглянув, вышел к нарочитым.

Ехали вдоль берега Ствати. Знали, что где-то возле двух озёр ждёт их свейская ладья. Ехали быстро, выбирали короткие тропы, неизвестные чужим. И поэтому два дня пути могли сократить до одного. Не объезжали дорог, залитых паводком. Проскакивали их в радуге от брызг. Коней подгоняли свистом. И резвее бежали кони, и дробили копытами оголённые корни.

Трижды споткнулся риксов конь, трижды оступился, попав ногой в яминку. На третий раз всадник едва удержался в седле. И улыбнулся, припомнив слова Веригиной девы.

Когда стемнело, обступил тропу погорелый лес. Наклонённые стволы без коры и ветвей, без верхушек, стояли мрачными головешками. Уголья, сплошь покрывающие землю, скрипели под ногами. И этот чёрный лес, наполненный запахом гари, ночью был похож на железный лес ведьм.

Разгоняя тишину, засвистел Нечволод звонко, переливчато. От того испуганно присел его конь. Ответило свистом далёкое эхо. Где-то рядом сорвался с сучка потревоженный филин, часто захлопал крыльями. И заскрипел, застучал падающий обгорелый ствол.

Выехали к реке и скоро увидели костёр, что горел на корме ладьи. Их услышали. Было видно, как в свете костра двигались, всматривались в берег бородатые свей. Поблескивали их кольчуги, отсвечивали края щитов, укреплённых по бортам от носа до кормы. Такие щиты называют свеи луной ладьи[63].

Несколько шлемоносцев зажгли факелы и по доске-мостку сошли на берег. Спросили:

— Кто Бож, сын Келагаста?

Тогда спешился рикс и вошёл в освещённый круг. Чадь-кольчужники следовали за ним, держа копья.

Старый свей с седыми, коротко остриженными волосами и бритым подбородком ступил навстречу князю.

— Я Бьёрн! — сказал он. — Со мной конунги и Гиттоф-гот, у себя в Гетике именуемый вризиликом[64]... Не в обычае у свеев входить в одаль[65] соседа без ведома его! Так и я послал к тебе человека, но он ещё не вернулся. Ведь велики вотчины твои, сын брата; широко размахнулся ты, трудно объехать стороной.

Удивлённо повёл бровью Бож:

— Если не вернулся твой вестник, то откуда известно тебе, что Веселинов-князь среди этих всадников?

Кивнул Бьёрн:

— То просто! У нас в Ландии говорят: «Хозяина одаля слышно по стуку копыт его лошади». Тебя далеко слышно! Я давно конунгам сказал: едет рикс. Славная Келагастова кровь!

Бож ответил со сдержанной улыбкой:

— Я рад принять в своих землях давнего побратима отца, рад проводить его за хлебосольный стол. В твоей, Бьёрн, ладье пойду.

И после этих слов они обнялись. Тогда нарочитые убрали копья, что держали наготове, а шлемоносцы отпустили рукояти мечей. Двое верховых повели коней берегом, прежними тропами через сгоревший лес. Остальные вошли в ладью и вместе со свеями взялись за вёсла. А десятника Бож приставил к кормчему, чтобы указывал он лёгкий путь. Бьёрну же сказал, что могут не гасить его воины факелов, только пусть поднимут на мачту его зелёный корзно. И тогда с берегов всякий увидит, что плывёт по Ствати князь. Согласились с этим конунги, риксов зелёный корзно привязали к бечеве; а привязывая, удивлялись и спрашивали у Божа: