Побег из Фестунг Бреслау - [125]

По боковой лестнице Шильке завели на самый верхний этаж, где он получил небольшую комнатку с письменным столом, стулом и огромным диваном. «Получил» было самым подходящим определением, так как помещение ни в чем не походило на тюремную камеру. В окне не было решеток, всего лишь тонкие бумажные жалюзи. Шильке не стал поднимать их, да и зачем. По другой стороне не было на что глядеть, а вот жара доставала все сильней. К счастью, на столе кто-то оставил две бутылки минеральной воды, пачку военных сухарей и баночку варенья. Все было не так и паршиво, оценил немец. Интерьер ни в чем не походил на известные по описаниям комнаты прославленной лубянской гостиницы в Москве. Оставшись один, Шильке оценил собственные запасы. Полторы пачки американских сигарет, бензиновая зажигалка, коробочка английских мятных карамелек, противосолнечные очки и носовой платок. Их носка он вынул весьма важные в данной ситуации наручные часы и уселся на удобном диване. Нет, нет, он никак не мог жаловаться. НКВД предстало в шикарном издании.

Разбудили его на следующий день в шесть утра. Молчаливый солдат провел Шильке в северо-западный угол, в громадный кабинет какого-то директора. Помещение производило громадное впечатление. Профилированная, гигантская оконная рама заставляла представить кабину гигантского бомбардировщика; современная, покрытая кожей мебель; стильное оснащение и работающий от генератора кондиционер пробуждали ассоциации с каким-то футуристическим отелем на Луне или даже на Марсе, тем более, учитывая то, что находилось за окнами.

— Проходите, пожалуйста, герр капитан. — Из-за огромного письменного стола поднялся русский майор. Он был уже в возрасте, лет пятьдесят, а то и пятьдесят пять, разговаривал он на отличном немецком языке. — Присаживайтесь, — указал он на кожаное кресло.

Шильке чувствовал, что этого человека необходимо очень и даже очень опасаться.

— Признаюсь, герр майор, что я весьма поражен тем, как относятся к пленным, — пожал он протянутую руку.

— Герр капитан, вы никакой не пленник. Просто из чистого любопытства хотелось бы узнать о паре вещей, прямо, скажем так, из источника.

— Спрашивайте, пожалуйста.

Русский слегка усмехнулся.

— Как вы видите свое будущее? — совершенно неожиданно бросил он.

— Не понял?

— Разве вы не разговаривали об этом с Холмсом, когда принимали решение о сотрудничестве с поляками?

— Тогда — нет, впоследствии — в какой-то мере — да.

— И?

— Длужевский нарисовал мне два возможных сценария. Если я буду непригодным или опасным, то могу стать надзирателем высокого ранга в лагере для немецких военнопленных где-нибудь в сибирских снегах.

Русский вновь усмехнулся. Ему явно понравилась непосредственность поляка в описании будущего.

— Второй сценарий будет реализоваться, если я окажусь пригодным и нестрашным. И, мне кажется, именно это и есть мой случай. Я знаю много сведений о Верфольфе, знаю многих людей, которых вы можете разыскивать, я ориентируюсь во многих нюансах города и его архивов. Полякам я буду нужен в течение пары лет. А потом выеду в ту часть Германии, которую в настоящее время оккупируют советские войска, получу виллу и стану служить либо в тамошних органах безопасности, либо в разведке.

Русский склонил голову, восхищаясь даром предвидения Длужевского.

— Звучит весьма разумно, — сказал он. — А не хотелось бы вам как можно быстрее отправиться в родную Баварию?

— Туда меня ничего не тянет.

— Это почему же?

— Неподалеку от имения родителей находился один из крупнейших железнодорожных виадуков, который давно и безуспешно бомбардировали союзники. В конце концов, разъяренные англичане сбросили на него бомбу Grand Slam[78]. И теперь нет ни виадука, ни родного дома, ни моих близких.

Русский, изображая печаль и сочувствие, покачал головой. Какое-то время он сидел молча, потом вынул из ящика стола дело Шильке из Абвера. Ребята и вправду действовали шустро. Можно восхититься русской разведкой. Майор глянул на допрашиваемого, какую реакцию вызовет эта папка, а Шильке делал все возможное, чтобы скрыть заливающую его именно сейчас войну облегчения. Ведь эти материалы писал, в основном, его величайший враг, майор Хайгель. И в нынешней ситуации содержащиеся там потоки клеветы и обвинений становились для него наилучшими похвалами. Словами из чистого золота.

— Вам известно, что думали о вас ваши начальники?

— Не имею ни малейшего понятия, — солгал Шильке.

— Они определяют вас как неудачника, ветреника, не слишком-то занимающегося работой. Хуже того: они пишут, что вы не слишком преданы нацистским идеям, а ваши политические взгляды весьма нестойкие. Они даже подозревают вас в мятежных убеждениях, которые, правда, не проявились, но исключительно благодаря вашей лени и небрежности.

Шильке перестал притворяться, будто бы не испытывает облегчения. Он громко вздохнул.

— Боже, — шепнул он. — Автор этих слов и подозревать не мог, какой замечательный подарок делает мне для этих времен!

Русский громко рассмеялся. Пару раз он даже хлопнул ладонью по материалам дела.

— Именно так. — Он вытер пальцами веки. — Именно так. Думаю, что автор этих слов сам весьма желал бы иметь подобные записи в своем деле вместо гитлеровских поощрений. Впрочем, он находится здесь.