Побег - [76]
Я не верила своим ушам: мы все втроем единым фронтом выступали против Меррила. Ни одна не собиралась отступать. Он замолчал.
Что же случилось!? В течение пяти дней мы были готовы перегрызть друг друга, а сейчас мы вместе выступаем против нашего общего мужа. Но Меррил, если и был расстроен, виду не подавал. Он был загнан в угол и вынужден слушать. Ему явно не нравились наши обвинения в грубости. Хотя он и не пытался прекратить обвинения и оскорбления в наш адрес, но, по моему мнению, он все же осознавал, что происходит что-то плохое. Но знал он и то, что в конце концов наши протесты ни к чему не приведут.
После ужина, другие пары из нашей общины взяли нас с Тэмми с собой покататься в их взятой напрокат открытой машине. Мне нравилось чувствовать ветер на коже и волосах: я никогда прежде не ощущала такой свободы. Ветер растрепал мои волосы, покрытые толстым слоем спрея для укладки, и бросал пряди мне в лицо. Ничто не отделяло меня от внешнего мира. Это было древнее, дикое чувство, непривычное, но такое потрясающее для меня.
Мы остановились возле магазинчиков для туристов, и я стала выбирать подарки для моих детей и оставшихся дома жен. Тэмми увидела, как я выписываю чек на сто долларов и набросилась на меня - ей стало ясно, что Меррил дал мне дополнительные деньги. Меня добивали ее претензии. Она ходила за мной по пятам и жаловалась другим женщинам на меня, обсуждая каждую мою покупку и каждую трату. По возвращении в отель она бросилась к Меррилу со своими жалобами, но тот ответил полным равнодушием.
Последнюю ночь Меррил провел с Кэтлин. Когда Тэмми высказала Меррилу все, что думает обо мне и перестала ему названивать, я заметила, что ей, похоже, удалось сорвать этой парочке секс.
Она завизжала на меня, утверждая, что, мол, она надеется, что секс у них все-таки будет. 'Тэмми", — не удержалась я, — "это же так аморально! Ты что же, правда хочешь, чтобы твой супруг совершал такие дикие, языческие грехи?"
"Да, потому что он уже совершает такие грехи с тобой!"
"Ты понятия не имеешь, что он делает со мной", — парировала я, — "И вообще-то это совсем не твое дело".
"Но при этом ты беременна, а я нет. По-моему, уже все знают, что вы с ним совершаете страшные грехи".
Следующим утром за завтраком злость и напряженность витали в воздухе. Кэтлин все еще переживала из-за пропавшего белья. Тэмми начала упрекать ее, что она слишком трясется над своим тряпьем. Потом она доложила Меррилу о нашей с ней вчерашней стычке, и о том, как я ей нагрубила в ходе разговора о страшных грехах. Она была неотступна и беспощадна. Меррил мог приказать ей прекратить этот цирк раз и навсегда, но он молчал. Думается мне, что он для того пытался не замечать наших препирательств, чтобы для окружающих выглядеть страдальцем, которому столько приходится претерпевать от своих неразумных жен, - и гордиться этим.
Покинув ресторан, мы собрали весь свой багаж и поехали в аэропорт. Никто из нас не получил ни малейшего удовольствия от поездки. Эти шесть дней прошли в бесконечных конфликтах, прерываемых время от времени напряженной и злой тишиной.
На обратном пути в самолете Кэтлин села в сторонку, и поэтому спора о том, кто же сядет рядом с Меррилом, удалось счастливо избежать. В Лос-Анжелесе у нас была пересадка. Я чуть не опоздала на рейс, потому что Меррил умудрился сесть в самолет с моим посадочным талоном, пока я бегала купить себе бутылку воды. Когда я так и не появилась на борту, он понял, что произошло, и побежал обратно в аэропорт искать меня.
После короткого перелета до Лас-Вегаса, мы набились в фургон и поехали в Колорадо-Сити: ехать нам предстояло три часа. Кэтлин и я сидели на задних сиденьях и молчали. Тэмми села вперед, рядом с Меррилом, и пыталась поговорить с ним, но он не хотел ни слышать, ни видеть ее. Через какое-то время, Тэмми вызвалась сесть за руль, и Меррил согласился.
Он откинул спинку своего сиденья назад до упора и попросил меня растереть ему плечи.
Я растирала ему плечи. В машине было тихо. Я очень устала. Мне довелось пережить шесть дней в раю, и, к моей радости, всего две ночи с моим мужем.
РОДЫ В ФСПД
Когда я вернулась с Гавайских островов, я уже не паниковала так по поводу своей третьей беременности. Отчасти потому что я знала, что самым важным в моей жизни будут дети.
Ничто в моей жизни не могло сравниться с той безграничной нежностью и душевной близостью, которую я чувствовала, заботясь об Артуре и Бетти. Двое моих детей открыли мне глубины любви, о существовании которых я не знала прежде.
Вынашивать беременность и страдать от токсикоза, будучи студенткой колледжа - это просто цветочки по сравнению с беременностью и токсикозом, когда работаешь учителем начальной школы. Много раз в течение дня мне приходилось выбегать из класса и устремляться через холл в туалет, чтобы там порыгать. Иногда я не успевала добежать и меня рвало в ближайшее мусорное ведро. Остальные учителя беспокоились обо мне и настоятельно советовали пойти домой отдохнуть, но я была полна решимости не бросать свой второй класс.
Как и раньше, беременность, казалось, делала меня более привлекательной для Меррила, хотя я была такой исхудавшей, что не особо увеличилась в объемах. При том, что наша культура подразумевала запрет на секс во время беременности, Меррил продолжал этим со мной заниматься.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.