Победа Великой армии - [90]

Когда мимо французских офицеров проезжал экипаж с Наполеоном, они салютовали своему прежнему императору шпагами.

Бейль разобрал среди шума очень своеобразные звуки, которые ему уже доводилось слышать во время парижских шествий. Они раздавались на двух уровнях, и приходилось прислушиваться то к одному, то к другому. У земли — непрерывный шорох, гул голосов и пронзительных криков, образующих своего рода звуковой ковер, растянутый вдоль всего пути следования. А наверху, под небом, — оглушительный вопль, поднимающийся, парящий, как птица, и заполняющий пространство над крышами. В таком шуме трудно было что-то расслышать.

Наполеон наклонился к уху Бейля:

— Я рад, что ты меня сопровождаешь, маршал Бейль. Всякий раз, когда я тебя вижу, ты оказываешься в новом чине!

— Так это же вы, сир, мне их присваиваете!

— Это верно, — согласился Наполеон. — Кстати, как дела у герцогини Смоленской? Мне говорили, что она очень красива. Засвидетельствуй ей, пожалуйста, мое почтение и скажи, что императрица будет рада с ней встретиться!

— Она осталась в Майнце, — ответил Бейль, в свою очередь наклоняясь к уху Наполеона. — Здесь, на площади, ее нет. Я передам ей ваше пожелание, ей будет очень приятно.

Наполеон немного помолчал, надеясь, что громкий шум немного утихнет.

— Коленкур постарался, — сказал он, — чтобы этот конгресс назначил меня канцлером Европы. Мой тесть и Меттерних ему помогли. Я на это соглашусь, однако те, кто воображает, будто я разовью бурную деятельность, сильно ошибаются! Миру требуется куда меньше вмешательства, чем войне!

Наполеон продолжал свой монолог, который Бейль едва мог расслышать: так силен еще был шум.

— Я не особенно опасаюсь за мир. Если говорить о России, то, как ты знаешь, наша дружба с Александром проверена опытом, хотя он меня и разочаровал. Я бы ему советовал обратиться на восток и расширять территорию России в Центральной Азии, практически до Индии. Я сознательно привнес в его страну начатки свободы, но она причинит ему немало забот! Что касается Англии, то нужно будет подождать, когда у нас, наконец, появится большой франко-испанский флот! Евгений выбрал для его постройки Лакюэ де Сессака, и это, мне кажется, отличный выбор…

Бейль ухмыльнулся про себя.

— Однако повторюсь, это потребует времени, — добавил Наполеон. — В свое время Кольбер был прав, когда хотел, чтобы Франция стала морской державой. Я ее пытался такой сделать, но, видимо, недостаточно. Единственная реальная опасность может исходить от Пруссии, если ей удастся пробудить германский патриотизм. Она постарается расширить свою территорию. Вот почему нужно будет поддерживать тесный союз Франции, Австрии и Польши и без колебаний на нее нападать, как только она попробует нарушить мир!

Кортеж начал совершать трудный поворот по узкому мосту, который вел ко дворцу Рогана и был полностью очищен от публики. Впереди, на площади перед собором, собралась толпа, становившаяся еще плотнее у высокого фасада собора из розового камня. Люди казались радостными, махали трехцветными флажками. На балконах висели гирлянды бумажных цветов.

Наполеон с удовлетворением оглядел публику и обернулся к Бейлю.

— Я, конечно, не так умею устанавливать мир, как вести войну, — сказал он, — но уже начинаю думать, что мир лучше войны!

Коляска въехала во двор перед дворцом, охраняемым конными гренадерами. Вокруг теснились экипажи представителей, кареты императоров и королей выстроились в ряд у правого крыла дворца. Среди них была странная маленькая коляска с опущенным верхом, защищенная с боков валиками из желтой ткани. Она стояла впереди остальных.

— Наверное, это коляска Гёте! — воскликнул Наполеон. — Пойду с ним поздороваюсь.

Гёте и впрямь собирался пересечь выложенный плитками двор в направлении главного подъезда. На нем было длинное пальто цвета яичной скорлупы, с большим вырезом у шеи, повязанной белым галстуком. Из-за коротких ног эта одежда делала его фигуру похожей на цилиндр. Подмышкой Гёте нес папку — наверняка с рукописью его эпохальной речи о «культуре и мире в Европе».

Выйдя из экипажа, Наполеон пошел ему навстречу. Гёте подождал его на крыльце у подъезда, где они обменялись несколькими словами. Гёте постарался встать на ступеньку ниже той, которую занимал Наполеон, чтобы не было заметно, что они разного роста. Поговорив с Наполеоном, он вошел во дворец.

Наполеон поманил к себе Франсуа Бейля, державшегося поодаль.

— Подойди, подойди, маршал Бейль, — приказал он. — Мне надо с тобой поговорить!

Бейль поразился: обстановка оказалась удивительно похожей на ту, в которой он видел императора на Соборной площади в Москве три года назад. Как и тогда, Наполеон стоял наверху высокой лестницы с многочисленными ступенями, в углу между двумя стенами. Как и тогда, он обращался к нему, к нему одному, и с теми же самыми словами.

— Вот видишь, я был прав, — произнес Наполеон вполголоса, — когда сказал, что нужно уходить сейчас!

Его слова заглушил звон всех колоколов Европы — необыкновенный звон, который был слышен везде: в городах и селах, на площадях и во дворах, в хижинах и во дворцах, на лесных полянах и речных берегах… Этот звон заставлял прервать работу и ремесленников в мастерских, и крестьян на полях, и те, кто его слышал, не могли его забыть: они предчувствовали, что он возвещает начало новой эпохи.