Побѣдители - [80]

– С милой мы навек расстались,

В жизни все дурман!

Мы с тобой вдвоем остались,

Черненький наган!

Если сердце обманули,

Жизнь постыла вдруг,

Ты поставишь точку пули,

Маленький мой друг!

Нужды нет объяснять, сколь сильно мое настроение расходилось со словами жестокого романса. Вот, что значат терпенье и труд! Ведь я клянчила дедов наган с совершеннолетия. Даже, сдается, и раньше совершеннолетия начала, загодя. И только теперь добилась своего.

Солнечные лучи, уже осенние, холодноватые, били в восточные окна с такой силой, что, казалось, сейчас не выдержат и треснут стекла. Третье сентября по юлианскому стилю. Как же прекрасно начался день рождения, даром, что пришелся на понедельник.

Единственное что немного досадно, вчера-то после мессы в церкви святого Людовика так и не читали энциклики. Что-то задерживается с нею обретенный католическим миром Пий XIV. Ну да ничего, всему свой черед. Просто очень уж любопытно.

С милой мы навек расстались,

В жизни все дурман!

Мы с тобой вдвоем остались,

Черненький наган!

И снова зазвенело. Что-то на сей раз? Простучали тяжеловатые Катины шаги.

Катерина появилась с вечера, без моих указок рассудив, что на нее-то все и ляжет. Не успела я проснуться, а она уже облеклась в черное платье. Обычно у нас не так церемонно, но тут уж что сделаешь. Из кухни тянуло самыми соблазнительными запахами.

Что-то прибыло на сей раз? Раз мама на Саарема, то уж, поди, вспомнит, что я хотела эстонский наряд. Только не тамошний, на Саарема юбки с поперечной полосой, а я хочу продольную. Эстонскую юбку, до полу, веселую юбку, чтобы носить дома вместо глупых штанов. Старая-то моя уже износилась. По чести сказать, я бываю в Эстонии куда чаще, чем мама, но самой себе делать подарки как-то скучно.

Однако прибывший подарок поместился на подносике вместе с сопроводительным письмецом. А письмецо-то – от Наташи! Что-то она прислала? Совсем небольшая коробочка, обтянутый вишневым шелком кубик.

– Позавтракали бы сначала, – улыбнулась Катерина, проверяя косым взглядом в зеркало, довольно ли официально выглядит. Катя, конечно, прелесть, хорошо, что она у нас уж третий год. Предыдущие две девушки как-то слишком быстро замуж выскочили. Катя же никуда не спешит, и при этом решительно все успевает. У нее высокий рост, фигура хорошей пловчихи, какой она и в самом деле является, и драгоценно спокойный характер.

– Чтобы завтракать, стоило б еще и умыться, – резонно возразила я. – А я хочу свои подарки немедленно.

Я уж видела, что в столовой накрыто для чаепития, празднично накрыто, поставлена моя любимая серебряная чашка, в золотистой вазочке богемского хрусталя раскрываются первые осенние цветы, салфетка с моей монограммой продета в серебряное же, из любимого набора, кольцо.

Но какой уж там завтрак! Босая и в ночной сорочке, как выбежала за телеграммой, я скрылась с добычей в своей спальне.

За что браться с начала – за письмо или за коробочку? За коробочку! Не хочу заранее знать, что в ней. Попробовать угадать? Как-то Наташа говорила, что хорошо бы мне иметь брошь с авантюрином. Нет, не на сей раз… Коробочка хоть и маленькая, а все ж не такая маленькая, чтоб таить в себе украшение. И слишком для украшения тяжелая.

Я ахнула от восхищения. Это оказалась чернильница, старинная чернильница из бронзы и затуманенного временем стекла. Начало прошлого века, а то так и… Да, скорее век позапрошлый. Стеклянная часть легко вынималась из изящной подставки с ручкой из трех лепестков. Капризы вечности: не потерялась бронзовая крышечка, не разбилось стекло, а вот один из лепестков ручки оказался немного обломан.

«Нелли, жалею, что сегодня не получается увидеться. Но я, как Вы знаете, лежу, а зазывать Вас к себе было б необязательно по отношению к Вашим визитерам. К тому же у Гуньки сегодня день начала занятий, в доме дым коромыслом. Но на днях надеюсь Вас повидать.

Теперь о подарке. Делаю его с видами сугубо эгоистическими. Как мы с Вами прекрасно знаем, русские люди жили в XVIII столетии жизнью волшебной, полной приключений, а, главное, веселой. Во всех иных странах век выдался прескучный, но не у нас. Одно плохо: людям было так увлекательно жить, что писали они о себе неинтересно и на редкость занудливо. То ли некогда им было, то ли что… Может статься, и нарочно скрытничали, они такие. Как следствие этого, на донышках чернильниц тех времен остались неизвлеченные оттуда произведения. В этой чернильнице, мне кажется, содержится очень веселая комедия положений. Могу и ошибиться, разглядеть трудно: вдруг там и не комедия вовсе, а венок сонетов? Но мне все же видится, что там комедия. Не кажется ли Вам, что пора б эту комедию за ушко, да наружу? Ваша Н.»

Всегдашнее воздействие на меня Наташиного волшебства: я держала чернильницу в ладони, и мне в самом деле казалось, что на ее донышке дрожит какая-то причудливая крошечная тень. Крошечная тень, похожая на анемон.

Написать всю комедию – перьевой ручкой! В самом деле извлекая ее из замкнутого в стекло времени… И непременно не обычным моим почерком, а тогдашней скорописью, немного потренироваться и осилю, дело нехитрое. И купить бумаги vergé, не на обычной же белой писать! Полностью стилизовать язык под XVIII век, это я тоже смогу. А самое главное… Замысел разрастался, как на дрожжах… Вот, что будет изящно сделать! Наташин день рождения – тринадцатого ноября. Между третьим днем сентября и тринадцатым днем ноября как раз вполне можно и успеть написать такого рода безделку. Замкну день рождения днем рождения, это и будет уже мой ответный подарок. На Наташин день рождения мы будем эту комедию читать – вслух, а то и по ролям.