Побѣдители - [52]
– Если вы этого хотите, то буду. – Сердце чуть щемило, но я поддержала странную игру.
– Ну, моего хотения мало. Требуется еще и ваше согласие.
– А я согласна.
– Тогда вы можете дать мне сейчас руки. Обе.
Я осторожно вложила свои ладони в Наташины, лежащие поверх желтоватого блескучего льна пододеяльника.
Ее руки были совсем холодными, чуть влажными. Бессильными. Впрочем, на какое-то недолгое время в них появилась сила. Наташа чуть сжала мои пальцы в своих.
– Люблю, когда в ваших глазах скачут какие-то забавные существа. И что вы, собственно, делаете, дорогая кузина?
– Что я делаю? Пытаюсь установить, возможно ли волевым усилием вызвать отложенную мутацию в седьмой хромосоме. Жаль только, что результата мне не узнать. Зато рано или поздно это выясните вы.
– Едва ли мне удастся выяснить что-то подобное. Это мои родители биологи, а не я. Я ничегошеньки не помню о хромосомах.
– Ничего, разберетесь. И понадеемся, что не скоро. – Наташа выпустила мои ладони из своих, глубоко вздохнула. – А знаете, Нелли, эта авантюра с валиумом себя оправдывает. Я, пожалуй, опять смогу уснуть. Тем более, что я сейчас немножко утомилась.
Вскоре ее ресницы действительно опустились.
Я осторожно зашторила окно, ограждая ее сон от слишком яркого дня.
Часы показывали десять. Кое-как умывшись и приведя в порядок волосы, я спустилась к консьержке Розе. Ну да, предосторожности были правильны. Иначе б нам обзвонились в дверь. Меня ждали, помимо молока и булочек, два конверта самого официального вида, с орлами и короной. А улети я сейчас в Рим, лежать бы им неделю и больше, дожидаючись. А Ник и не знает, что я не в Риме. И, по счастью, не знает Роман.
Утро выдалось теплым. Двери парадного были настежь распахнуты. Я постояла немножко, глядя на играющих во внутреннем скверике детей. До начала занятий еще несколько дней, это только по западному стилю уже сентябрь пошел. Но в Москве бытует забавная традиция. Семьи, где дети уже учатся, обычно возвращаются за неделю до начала занятий. Как раз, когда этот полет в космос был, все и начали съезжаться. Считается, что дети вправе свободно повеселиться и с городскими друзьями, пока не завалены домашними заданиями. У нас тоже так было, и я обожала эти несколько свободных, «послелетних» дней.
Поэтому детворы было изрядно, а шума от нее – еще больше. Особенно от мальчишек, что гонялись друг за дружкой на ходулях. У одного, рыжего сорванца лет двенадцати, получалось просто мастерски.
Впрочем, я, кажется, как говорят гимназисты, выпадаю в осадок после бессонной ночи. Сколько минут я тут стою и смотрю на детей? А если я уже нужна?
Я торопливо запрыгнула в проплывающий лифт, не дождавшись даже, когда кабинка поравняется с полом. В Наташином доме лифт самый модный, то есть стилизованный под начало века: лента открытых кабинок, непрерывно плывущих вверх и вниз, сменяя свое направление на чердаке и в цоколе. В детстве мне нравилось кататься на нем до одури, ухватившись за изящные бронзовые перила. Гунька тоже любит.
Слава Богу, она по-прежнему спала. Спала и ровно дышала.
Помощь будет не раньше, чем часа через три. А я уже никуда не гожусь. Чай или кофе? Что-нибудь покрепче. Пожалуй, чай.
Я ополоснула чайник и выбрала в шкафу Наташин любимый чай, подкопченный. Этим надо было Спящую Царевну поить. Мигом бы пробудилась.
– Молитвами святых отец наших…
Голосок, негромко прозвеневший из прихожей, был высоким, но на удивление нежным. Я даже не забеспокоилась, выбегая из кухни навстречу, что он мог разбудить Наташу.
Совсем молодая, моих лет, одного со мною роста, она стояла в дверях, снимая свой ладный, и несомненно недешевый заплечный мешочек. Затем нагнулась, чтобы расшнуровать свои, тоже превосходные, спортивные ботинки, забавно сочетающиеся с подолом подрясника. Из бокового кармана мешочка явились матерчатые бареточки на мягкой кожаной подошве, совсем бесшумные.
– Постаралась пораньше к вам, – говорила она, переобуваясь. – Доктор Лебедев сам звонил в больницу, предупредил, что надо поторопиться. Вы ведь и есть Елена Петровна?
– Да, сердечное спасибо. Хорошо, что вы уже пришли. У меня все-таки нет всех нужных навыков.
– Я – сестра Елизавета. – Теперь она смотрела на меня. Апостольник, спадающий на плечи, не позволял видеть ее волос, но цвет их выдавала предательски выбившаяся на лоб светло-каштановая прядка. Стало быть, тёзка Гуньки, Бетси и Лёки Трубецкой. Впрочем, имя Елизавета очень любимое, входит в полудюжину самых популярных женских имен. В каждой шестой семье, где есть дитя девочка, мамы и бабушки напевают: «Мой Лизочек так уж мал, так уж мал! Что из листика сирени Сделал зонтик он для тени И гулял! И гулял!»
– Милости прошу, сестра. Наталия Всеволодовна уснула, мы можем выпить пока по чашке чаю. Или вы предпочли бы кофе? Не обессудьте, что подам на кухне, там можно разговаривать, из спальни не слышно.
– Спаси Господи. Я выпила бы чаю. А кухня – место уютное.
Пока сестра Елизавета мыла руки, я поставила второй прибор.
Войдя, она окинула быстрым взглядом нарисованных по стенам рыбок и кошек, и видимо, одобрила, поскольку улыбнулась. Улыбка показалась мне смутно знакомой.
