По волнам жизни. Том 2 - [83]

После того, как поговорят таким образом несколько дней и вынесут резолюции, Тер-Оганезов едет в Петроград:

— Хочу, — говорит он мне, — выслушать заключение петроградских специалистов по заключениям московских специалистов!

Затем созывается геофизическое совещание в Москве:

— Что скажут московские ученые по поводу петроградских резолюций…

Так и тянулась сказка про белого бычка. Но Тер-Оганезову под конец этого стало мало: он затеял еще и всероссийский геофизический съезд. Что ж, съезд так съезд! Мы со Срезневским стали настаивать, чтобы не собирались с нашей точки зрения впустую, ввести на съезде еще и научные доклады. Но Тер-Оганезов встал решительно на дыбы:

— Научные съезды уже бывали и еще будут. Этот съезд будет исключительно организационным!

Эта никчемная канитель тянулась с полгода. Но как-то вышло, что и советское начальство сообразило, что происходит балаганщина. Вдруг Тер-Оганезову воспретили его геофизическую авантюру.

Работа в отделе

Отношение служащих к Тер-Оганезову выкристаллизовывалось все рельефнее. Нет ничего хуже сознания бессмысленности труда, а именно такое впечатление прочно создалось. Его просто стали ненавидеть и за толчение воды в ступе, и за резкость при требованиях об обязательном отсиживании назначенных часов на службе, тогда как у многочисленных служащих не было никакого дела, которым можно было бы заполнить часы сидения. Приносили с собой книги для чтения, писали на службе все письма, и все-таки по несколько часов проводили за зевотой, так как нечем уже было еще больше заполнять часы высиживания. Я был единственный — со мной Тер-Оганезов был должен считаться, — который приходил лишь на вторую половину дня.

Впрочем, сама жизнь вносила иногда развлечения в служебную деятельность. Одним из них был вопрос о Московском зоологическом саде, в связи с выступлениями по этому поводу весьма популярного клоуна Владимира Дурова.

В числе учреждений, отданных в жертву экспериментам Тер-Оганезова, был и Московский зоологический сад на Б. Пресненской улице. Его судьба в 1918–1919 годах была поэтому совсем грустная. Тер-Оганезов совершенно не сумел справиться с административной стороной, и в результате в саду были постоянные злоупотребления, хищения — прежде всего за счет корма животных. Они падали от голода одно за другим, и, как говорили, в течение этого времени погибло две трети животных сада. Тогда стояла такая голодовка, что зерновое кормление, да и мясо, предназначенное зверям и птицам, поедали охотно люди, и, во всяком случае, этот корм можно было с выгодой продавать.

Ввиду этой получившей огласку разрухи явились охотники взять на себя заведование садом, что являлось во всех отношениях питательным предприятием. В числе главных соискателей на эту должность были супруги Котс и клоун Дуров. Чтобы усилить свои шансы в Научном отделе, соискатели сочли нужным заискивать и во мне.

Когда ко мне впервые явился Котс, тогда преподаватель или профессор второго университета, бывших женских курсов, — я о нем ранее ничего не знал, и на этой почве разыгрался анекдот, обидевший молодого, но весьма самолюбивого, как было видно, ученого.

Я успел уже привыкнуть к разным выражениям советского шифра: МОПР, МОНО, ЦУПВОСО[86] и т. п. Поэтому, когда посетитель протянул мне какую-то бумажку о себе, где четко выделялось слово «КОТС», я спросил:

— Расшифруйте, пожалуйста, для начала, что, собственно, значит КОТС?

У собеседника вытянулось лицо:

— Извините, это моя фамилия!

Дуров же, для усиления шансов, преподносил свою книжку об опытах дрессировки животных[87], причем доказывал, что он применяет в деле дрессировки внушение.

Тер-Оганезов за это ухватился и назначил комиссию, которой Дуров должен был продемонстрировать свое умение внушать мысли животным. Главным экспертом был приглашен проф. зоологии Г. А. Кожевников, но, по бестактности Тер-Оганезова, в число членов комиссии были привлечены и конкуренты, супруги Котс — она тоже имела некоторое отношение к науке. Оба они держали себя нетерпимо, все время мешая опытам ироническими замечаниями и шпильками по адресу Дурова, что заставляло последнего сильно нервничать. Кожевников стоял, скрестивши по-наполеоновски руки, и глубокомысленно молчал.

Для опытов Дуров привез маленькую белую собачку. Присутствующие придумывали задачу, Дуров смотрел собачонке в глаза, и она угадывала его мысль. Все три задачи были ею разрешены недурно. Третья задача состояла в том, что какой-то предмет был спрятан в карман одного из присутствующих, а собачонка должна была его найти. Сначала Дуров положил этот предмет мне в карман, а затем переменил:

— Нет, лучше положу такому-то!

Он это сделал невидимо для собачки, а затем стал смотреть ей в глаза. Собачка в свою очередь впилась в глаза клоуна, а затем метнулась к присутствующим, которых стояло около двадцати человек. Она бросилась ко мне и стала обнюхивать мой карман, куда сначала Дуров положил предмет. Потом повернула и безошибочно направилась к тому, у кого предмет действительно был. Не знаю, искала ли она больше по запаху или действовала по внушению.

Тем не менее ни один из этих конкурентов остатков Зоологического сада в заведование не получил. Выпало же это счастье на долю одного из сотрудников Научного отдела — Иванова, который сумел как-то угодить Тер-Оганезову, хотя сам никакого отношения к зверям, кроме зверского аппетита к доходам за их счет, не имел. Кончилось довольно плохо: в результате ревизии через несколько месяцев Иванов переселился в тюрьму.