По волнам жизни - [46]

Хасан с лукавой хитрецой посмотрел на сына, слегка хлопнул Исмаила по плечу и повторил:

— Не огорчайся, говорю тебе. Все устроится: вот увидишь, ты поедешь во Францию.

Потом повернулся к крайне изумленной Джемиле:

— Знаешь что, жена! Налей-ка нам по стопке анисовой водки, сегодня мне хочется чокнуться с сыном.

Стояли последние сентябрьские дни, но было довольно жарко. Такое иногда случается в Тиране: выходишь на улицу, и кажется, что все еще июль или август. В семье Камбэри ужинали во дворе — у колодца или в беседке из виноградной лозы. В доме, стоило переступить порог, от духоты спирало дыхание. А в прохладной свежести двора дышалось так легко, да и вообще сидеть в зеленой беседке было очень приятно. Можно было любоваться первыми ночными звездами, их мерцание и блеск проникали сквозь листву винограда. Какие чудесные вечера проводил здесь Исмаил во время каникул над томиком стихов или просто погрузившись в сладкие мечты юности! Да, тогда было о чем мечтать! А теперь дорога жизни завела его в болото, и в нем, вероятно, ему предстояло барахтаться до последнего часа. Но разве не мелькнул сегодня над этой мрачной топью слабенький луч надежды? Что означали слова отца? Какой в них скрывался тайный смысл?

От грустных мыслей его отвлекла девятилетняя сестра Манушате, которая все это время забавлялась с котенком, но вдруг оставила его и подошла к брату. Исмаил, очень любивший сестричку, посадил ее рядом с собой и приласкал.

Между тем Джемиле достала из колодца плетенку с охлажденной анисовой водкой. И вскоре плотно закупоренная запотевшая бутылка появилась на столе среди блюд с золотой каемкой, на которых лежали аппетитно пахнущий кукурец{70}, помидоры, нарезанные ломтиками огурцы, душистые перцы, поджаренные на оливковом масле с уксусом и чесноком, и знаменитая брынза из Гирокастры, сохраняемая зимой в специальной жестяной посуде.

Хасан, переодевшись после работы в пижаму, сел у стола. Джемиле принесла таз с холодной колодезной водой, вымыла ему, как обычно, ноги и насухо вытерла полотенцем. Потом вылила воду и подсела к мужу.

Хасан взял две стопки, наполнил их анисовой водкой, чуть разбавив водой, и повернулся к Джемиле:

— А ты, жена, не хочешь выпить с нами стаканчик?

Джемиле удивленно вскинула взгляд на мужа.

— А разве я когда-нибудь пила, с чего это ты мне предлагаешь?

— Раньше ты, конечно, не пила, но сегодня можешь это сделать, сегодня такой день. Принеси-ка еще одну стопку.

И Джемиле, привыкшая с первого дня замужества считаться с мнением и желаниями Хасана, принесла еще одну стопку. Но едва Хасан налил на донышко, как жена накрыла стопку ладонью, взяла графин с водой и разбавила ею анисовку — так, что вода замутилась и стала похожей на известковую.

— Выпьем за удачу! — сказал Хасан, разом осушил стопку, положил себе на тарелку кусок кукуреца и похожие на серп полумесяца ломтики огурца. А немного спустя вынул из кармана пачку сигарет «Тарабош», закурил и, глядя на угасавшее пламя спички, протянул:

— Так вот какие дела…

Шакир-ага, один из богачей Гирокастры, владелец тысяч овец со станами в Загории, пашен в Дропуле, шести лавок на городском базаре (а еще он давал деньги в рост), подыскивал жениха для своей дочери Хесмы. Он хотел, чтобы это был честный, порядочный юноша с хорошим образованием. Несколько месяцев назад Тара, сын Муллы Селима и земляк Шакира, находясь в Тиране по делам, встретился с Хасаном Камбэри в кафе «Бристоль». Речь случайно зашла об Исмаиле. Хасан рассказал, что сын в июне заканчивает корчинский лицей, но что будет с ним потом, одному богу известно. Лучше всего, конечно, отправить его за границу, во Францию, для продолжения образования в Сорбонне. Хорошо бы ему стать доктором или адвокатом, но как это сделать? На содержание сына, если учить на собственный счет, надо каждый месяц посылать самое малое семь-восемь наполеонов, а жалованье у Хасана всего-то девять наполеонов. Значит, это невозможно. Тара Мулла Селим погрузился в размышления. Докурив сигарету, он зажал двумя пальцами обмусоленный окурок, погасил о подошву ботинка и широко улыбнулся. Дело можно легко уладить. Исмаил из хорошего дома, воспитанный и образованный юноша. Вряд ли сумеет Шакир-ага, отец трех дочерей, найти лучшего жениха для своей Хесмы, ровесницы Исмаила, а если и постарше, то разве что годом. Подумаешь, разница! Кладем-то не в год, а в рот!

— Если удастся детей сосватать, — сказал Хасану Тара, — Шакир-ага, конечно, пошлет Исмаила во Францию на свои деньги.

Сказал и подбадривающе улыбнулся: сам-то он нисколько в этом не сомневался. А через три дня Тара Мулла Селим, приехав из Гирокастры, снова встретился с Хасаном Камбэри и снова завел разговор о женитьбе. Но теперь уже по-деловому. Шакир-ага дал согласие на брак своей дочери с Исмаилом и обещал снабжать его деньгами для учебы в Сорбонне, если дело между ними сладится и если тому не назначат стипендию. Но Хасан попросил подождать два дня — до среды, потому что хотел побеседовать с сыном: ведь ему предстояло жениться, за ним и последнее слово.

— Времена изменились, Тара, — сказал он свату. — Трудно теперь с сыновьями. Не очень-то им нравится, если судьбу решают родители.