По волнам жизни - [206]

Он смотрел на нее краем глаза, стыдясь за себя, чувствуя свою незначительность перед ней, смотрел, как она шагает мужской походкой, даже не повернув головы в сторону трупа у обочины, возле которого стоял Исмаил, шагает, озаренная струящимся на нее светом.

Партизанка шла вперед в ореоле славы, а он, Исмаил, здесь, рядом с трупом немца, казался себе похожим на ящерицу, выползшую из расщелины погреться на ноябрьском солнце.

27

Выйдя на широкий бульвар у моста через Ляну, Исмаил вновь увидел мертвых лошадей и немецких солдат, валявшихся на земле. Сколько же их было! Один из них так и застыл, уцепившись руками в пулемет, у которого ствол был изогнут дугой: казалось, немец перед смертью воткнул ствол в землю, чтобы согнуть его и вывести пулемет из строя. Возле него лежал бумажник, рядом валялись письма и фотографии. Какой-то человек, присев на корточки, снял с убитого запачканные грязью золотые часы, вытер их и положил к себе в карман, затем обшарил куртку, вытащил авторучку, перламутровую зажигалку и пару кожаных меховых перчаток. Рассовал все это по карманам и неспешно пошел дальше — скорее всего, обшаривать другие трупы.

Исмаил глядел на убитого и размышлял: вот куда забросили волны жизни этого немецкого солдата; когда-то его, беззаботного, полного надежд, отправили на завоевание мира, и вот он очутился на краю моста, под которым спокойно течет Ляна, такая маленькая, что у нее не хватает даже воды, чтобы смыть кровь, пролитую этим и другими немецкими вояками. Он валяется в грязи, а маленькая Ляна продолжает свой путь, резвясь в лучах солнца.

На бульваре стелились по земле оборванные электрические и телефонные провода. Некоторые столбы были повалены и загородили дорогу. У гостиницы «Дайти», возле министерства просвещения, лежали еще две опрокинутые телеги. Две пары лошадей валялись на боку. И их окружала огромная лужа загустевшей темно-красной крови, однако это уже не производило впечатления на Исмаила, он мог смотреть на них вблизи без прежнего отвращения.

Мимо пронесся на большой скорости джип: за рулем сидел молодой партизан. Исмаил успел прочитать номерной знак: АНОА, 192. Джип исчез, и вслед за ним с оглушительным ревом промчался мотоцикл. Им управлял темноволосый партизан в сдвинутой набекрень пилотке, из-под которой выбивались густые кудри, и в повязанном на шее красном шарфе. Ветер развевал волосы у партизанки, сидевшей на заднем сиденье. Она держалась за плечи мотоциклиста, и лицо ее светилось счастьем. Часовая башня, вся изрешеченная пулеметными очередями, точно оплакивала потерю минарета на мечети. Отряд партизан со знаменем и тремя командирами впереди шел строевым шагом к площади Скандербега и пел песню:

Мы, герои-партизаны,

За свободу умираем…

Партизаны шли за знаменем, чеканя шаг, с гордо поднятыми головами. Они шагали, а люди, выбегая на улицу, встречали их овациями и восторженными криками:

— Да здравствуют партизаны!

Стайка ребятишек следовала за ними, забавно подражая их шагу, а один, у которого получалось лучше всех, с чубом каштанового цвета, свисавшим на узкий лоб, вышагивал во главе пестрой ватаги, энергично размахивая руками, выставив вперед грудь, и вовсю горланил:

Пускай я мал

И винтовки не достал,

На фашистов я плевал,

Партизаном стал…

На площади Скандербега Исмаил остановился перед немецким дзотом, окруженным толпой любопытных. Из него торчал ствол тяжелого пулемета; внутри были разбросаны бутылки из-под спиртного, почти все пустые.

— Свиньи! — отозвался один из любопытных, спустившийся по узким ступенькам внутрь дзота. — Напивались до бесчувствия от страха, что проигрывают войну, и хмелем поднимали свой высокий моральный дух. Чтобы спастись, заживо похоронили себя в железобетонных могилах, до зубов вооружились самым современным оружием, но партизаны достали их и там. Вот кто настоящие герои!

Исмаил окинул взглядом площадь Скандербега, она постепенно заполнялась людьми, стекавшимися со всех концов Тираны. Народ все эти девятнадцать дней спасался от ужасов войны в подвалах и теперь, выбравшись на свет, спешил вдохнуть глоток свободы, отвоеванной кровью лучших его сыновей. Многие обнимались и целовались, охваченные в этот день семнадцатого ноября неописуемым восторгом, встречали овациями подходивших на площадь партизан, наперебой жали им руки.

А у Исмаила перед глазами памяти, словно в быстро прокручиваемом фильме, мелькало множество происшедших на этой площади событий, — на площади, которая сейчас снова была свидетелем важного поворота истории. Ему припомнилось, как собрался здесь народ накануне Седьмого апреля, чтобы послушать выступление мэра, а он вместо того, чтобы укрепить народный дух и разъяснить ситуацию накануне вторжения фашистской Италии, славословил появление на свет наследного принца; вспомнились демонстрации в апрельские дни, крупная демонстрация 28 ноября, молодежь, вступившая в схватку с итальянской кавалерией, капитуляция Италии год с лишним назад, итальянские солдаты, распродававшие на этой площади имущество итальянской армии… И вот теперь, в ноябрьский день 1944 года, площадь Скандербега стала свидетелем еще одного исторического события: партизаны Национально-освободительной армии, преследуя по пятам гитлеровцев и предателей народа, спустились с гор и выбили треклятого германца из последнего логова, куда он заполз как гадюка, — из этого дзота, на который сейчас был устремлен удивленный взгляд Исмаила и всех тех, что стояли с ним рядом и, как и он, вспоминали те же незабываемые события.