По волнам жизни - [183]

.

— Что ты хочешь этим сказать? — нервно спросил Решат, и в глазах его сверкнуло раздражение.

— Я хочу сказать, — ответил Куйтим хладнокровно, все с той же иронией, — что отсутствие слова «члиримтар» в названии «Баллы комбэтар» имеет огромный смысл.

Решат улыбнулся с издевкой, как это он обычно делал, когда его побеждали в споре. Презрительно взглянул на Куйтима и спросил:

— Значит, так?

— Только так, — отрезал Куйтим. — Эта организация заискивает перед захватчиками и уже стала их орудием, ее программа не имеет ничего общего с борьбой за освобождение албанского народа, хоть вы и пытаетесь обмануть народ, а зато она предусматривает борьбу против народного восстания, которое возглавляет коммунистическая партия.

— Ты говоришь так, потому что тебя ослепила иностранная пропаганда, — злобно сказал Решат, откинув ладонью прядь, упавшую на пересеченный глубокой морщиной лоб.

— Так говорит весь народ, — возразил Куйтим. — Народ, который с нами, а не с вами.

— Народ вскоре будет с нами, — заявил Решат и закурил сигарету.

— С вашими десятью заповедями? — Куйтима рассмешила наивность приятеля.

— Да, именно с ними, — сказал Решат с горделивым торжеством, как бы найдя точку опоры на зыбкой для него почве.

— Ваши десять заповедей, — отрубил Куйтим уверенно и с удовольствием человека, который использует против противника его же собственное оружие, — есть не что иное, как демагогия. Демагогия, — повторил он, отчеканивая каждый слог, — потому что в них не отражена самая важная на сегодня реальность — борьба с захватчиками. Это главная проблема времени. Ты с теми, кто поработил страну, кто душит нашу свободу, или ты их ярый враг? Если враг, тогда сражайся так, как это делаем мы. Задача, которую выдвигает перед нами обстановка, неотложная задача времени состоит в том, чтобы вести борьбу плечом к плечу с союзниками, изгнать захватчиков из нашей страны, внести свой вклад в окончательную победу над нацизмом, свергнуть антинародный и предательский режим и установить народную демократию в свободной Албании, где власть должна принадлежать народу и только народу. Это наша цель, и ради этой цели народ ведет борьбу и идет на все эти жертвы. Остальное, и ваши десять заповедей тоже, — болтовня, демагогия, с помощью которой хотят усыпить народ…

Решат очень нервничал. Рука, державшая полуистлевшую сигарету, дрожала, а глаза, лихорадочно сверкая, перебегали с Куйтима на Исмаила и обратно. Наконец он резко встал и начал ходить взад и вперед по комнате.

— Вижу, что бесполезно разговаривать с вами, — сказал он. — Ваши идеи полностью противоречат моим идеям, и продолжать спор — пустая трата времени. Наши пути крайне противоположны и вряд ли когда-нибудь сойдутся. Вы отравлены пропагандой Национально-освободительного фронта, опьянели от красивых слов листовок, которыми одурманивает вас коммунистическая партия.

— Ничуть. Мы видим реальность такой, какая она есть, — ответил Куйтим.

— Что за реальность?

— Враг захватил нашу страну. С этим врагом надо бороться. Слово Национально-освободительного фронта коротко и ясно: борьба с захватчиками. И эту борьбу он ведет не на словах, а на деле. Льется кровь сынов отчизны, они не рассиживаются за разговорами о политике в гостинице «Дайти», а бросаются на танки и погибают как герои за свободную родину.

— Они борются не за родину, а за коммунистическую идею, — не сдавался Решат.

— Даже если это и так, то знай, что, ведя борьбу за коммунистическую идею, они борются против захватчиков, тогда как у вас все наоборот: сотрудничаете с захватчиками, чтобы убивать тех, кто сражается за свободу.

И тут вконец разозленный Решат обрушил на головы приятелей свой последний аргумент — поток непотребной ругани, чему оба, зная его нервный характер, не придали значения. На этом встреча закончилась.

14

В тот день Исмаил, прихватив Хесму, отправился с нею к Николину Сарачи поздравить старшую дочь Изабеллу с днем рождения.

Дверь открыла молодая служанка-шкодранка, которую Николин нанял еще девочкой и привез с собой из Шкодера, когда поселился в Тиране.

Служанка, одетая в черное блестящее платье, в белом фартуке, отделанном кружевами, и в белой наколке на смоляных волосах, провела их в гостиную.

Переступив порог, Хесма очутилась в комнате, какие она представляла себе только по фильмам или романам.

Огромная гостиная с эркером, выходящим на улицу, с двумя широкими окнами, через которые проникало послеполуденное солнце, была обставлена позолоченной мебелью, которую Николин Сарачи купил у врача, австрийского еврея, — того, кто продал ему пианино, — перед отъездом его из Албании за несколько дней до вторжения итальянской армии. Широкое зеркало в толстой раме из резного позолоченного дерева, отражающее блики хрустальной люстры, стояло в углу комнаты на облицованном мрамором столе с гнутыми ножками. На нем же и на маленьком круглом столике посредине гостиной расставлены большие вазы с осенними цветами. Мальчик-подросток лет тринадцати исполнял на скрипке «Ave Maria» Шуберта, а девушка с длинными каштановыми волосами, ниспадавшими на плечи, аккомпанировала ему на фортепьяно. Молодой курчавый офицер в форме летчика, облокотившись на пианино, любовался то ее пальцами, проворно бегавшими по клавишам, то юным и прелестным лицом, обращенным к нему с нежной улыбкой.