По волнам жизни - [181]

В камере они узнали о создании Коммунистической партии Албании. Эта радостная весть, увенчавшая усилия товарищей по прекращению споров и слиянию коммунистических групп в одну партию, ободрила и обнадежила их здесь, в заключении, где жизнь ежеминутно боролась со смертью. Поддерживал их также и личный пример таких героев, как Кемаль. Все новые героические подвиги и дела коммунистов повышали престиж и авторитет коммунистической партии, наводили ужас на врага и еще сильнее укрепляли веру народа в близкое освобождение родины.

Несколькими днями раньше было получено известие о том, что партизанские отряды провели смелую операцию, перерезав телефонные и телеграфные провода по всей Албании. Операцией руководил Центральный Комитет партии. Вооруженные кто чем, партизаны вышли в назначенные им пункты и молниеносно осуществили операцию. Она положила начало целому ряду диверсий. В ту же ночь, когда в Корче была подожжена резиденция местного отделения фашистской партии, один смельчак коммунист убил опасного предателя — подполковника жандармерии Хайдара Адэми.

Весть о смерти Хайдара Адэми безмерно обрадовала все население Корчи, всех заключенных коммунистов, которых тот жестоко пытал, и особенно Теля, хотя он и пожалел о том, что не убил его собственной рукой.

Все эти радостные новости переполняли отвагой и надеждой сердца, но все-таки Тель и его товарищи чувствовали себя как бы виноватыми, получалось, что они всего лишь зрители крупных событий, которые происходят каждый день. Их друзья вступали в смертельные схватки с врагом, а они между тем теряли драгоценное время в заточении.

Днем раньше из одиночки к ним был переведен еще один заключенный, схваченный по подозрению в поджоге здания фашистской партии. Он рассказал, что здесь в одной из камер при жандармской казарме, примыкавшей к его одиночке, сидят Миди Костани и Кичо Гречо — два молодых коммуниста, которые и устроили поджог. Их сильно били и пытали до полусмерти.

Однажды утром обоих повели в суд. На обратном пути их конвоировали жандармы, среди них был один албанец из Мирдиты, сержант. Он служил в суде переводчиком. Все заключенные прильнули к решеткам, чтобы посмотреть на ребят. Миди и Жак (так звали Кичо Гречо) шли с достоинством, лица были хмурые, серьезные, по всему видать — хладнокровие и выдержку они не потеряли. Сержанту вроде было не по себе, и он пристал к ним: «Эх, ребята, ну почему вы не назвали тех, кто подговорил вас? Спаслись бы сами!» Миди обернулся к нему и невозмутимо, с презрением бросил: «Настоящие албанцы, и тем более коммунисты, не предают других!» Всех до дрожи, до слез взволновал этот лаконичный, спокойный и гордый ответ. Даже албанские жандармы и те смешались, заслыша слова, свидетельствующие об удивительной силе духа этих юношей. Никому из свидетелей этой сцены не забыть с той минуты Миди, столяра-гиганта, рабочего-бойца, сказавшего эти прекрасные слова. Телю и его товарищам Миди и Жак казались теперь колоссами, а сами они себе — мелюзгой.

Поздно вечером, когда заключенные готовились ко сну, в камеру зашел мирдитский сержант и, повертевшись между ними как бы для обычной проверки, выпалил:

— Никакому тирану не подмять под себя наш народ, потому как у нашего народа есть такие храбрецы и герои, как Миди и Жак!

Никто не осмелился заговорить с ним, все были убеждены, что это жалкая провокация. А сержант не унимался:

— Сколько же мук перенесли несчастные от итальянских и албанских извергов, а ведь ни единым словом ни одного товарища не выдали! — Тут он даже прослезился, этот мирдитский сержант, уже немало лет прослуживший в жандармерии. — А как они на суде держались! — Сержант заглядывал всем в глаза, ища хоть какой-то отклик на свои слова. — Как они держались перед всем этим офицерьем! Нет, нам гордиться надо, что мы албанцы, — даже итальяшек проняло на этом суде!

Мирдитский сержант замолк, стараясь унять возбуждение, разгладил усы и снова с жаром заговорил:

— Мало того, что никого не выдали, хотя их обещали за это простить, но еще и заявили судьям: «Как ни порабощайте нас, мы были и будем свободными! Вы нас убьете, да что толку, тысячи других займут наши места!»

Глубокое молчание царило в тот вечер в камере жандармерии, где сидело в заточении полсотни человек. Сержант, заметив сомнение на лицах Теля и его товарищей, заговорил с еще большим пылом:

— Верьте мне, хотя один бог знает, сколько раз у меня застревал язык в глотке, когда я переводил их слова…

Несколько дней спустя, утром на рассвете, Миди Костани и Кичо Гречо были повешены: один — посреди базарной площади, а другой — в саду Спиро Беллкамени{178}. Их последними словами были: «Да здравствует Албания! Да здравствует Коммунистическая партия!»

Через несколько дней после их казни мирдитский сержант сбежал из тюрьмы вместе с Телем, Гачо и тремя другими заключенными и вместе с ними вступил в партизанский отряд.

13

Хотя Исмаил и ушел из школы, он все же не забывал своих друзей-преподавателей, с которыми его многое связывало. После утомительной и нудной работы в адвокатской конторе, прокорпев над всякими прошениями, контрактами, уставами и прочими судебными бумаженциями, которые поручал ему адвокат, Исмаил выходил из конторы уставшим и выжатым как лимон, и ноги сами вели его в «Курсаль» или «Савойю», где он встречался со своими старыми друзьями — Решатом Дэльвиной, Куйтимом Фрашери и другими бывшими коллегами, с которыми приятно было посидеть и потолковать. Они подшучивали над ним — мол, покинул поле боя и друзей, захотел стать капиталистом.