По воле твоей - [209]

Всеволод Юрьевич остановил свой выбор на дочери витебского князя Василька Брячиславича. Ей было пятнадцать лет. Звали ее Любовь.

Глава 44

Великого князя было не узнать — он словно помолодел на добрых два десятка лет, если не телом, то душой. Стал веселым, чего давно уже не видели люди, окружавшие его. Во время ожидания и подготовки к свадьбе непривычно оживлялся, и странно было видеть его увлеченным не государственными, а мелкими личными заботами: придирчивым выбором одежды, подарков для невесты, подробным обсуждением свадьбы и свадебного пира, переустройством и украшением покоев для будущей княгини. За последние годы женская половина из-за болезни, а потом и смерти княгини Марьи успела потерять уют, который был так мил сердцу молодого Всеволода Юрьевича.

Кроме своей женитьбы, его сейчас ничто не занимало — ни Ольговичи, ни Новгород, ни Рязань, ни Галич. Во Владимире всем распоряжался вместо великого князя боярин Михаил Борисович. В Суздале — Георгий, в Ростове — Константин. В сущности великий князь мог и не заниматься делами своего государства: везде повелевало уже одно его имя. Люди, враждебные владимирскому князю, его не беспокоили: одни завязли в киевских и галицких дрязгах, другие на время были умиротворены, третьи и вовсе сидели под замком, не имея возможности вредить. Так отчего же не заняться своей собственной жизнью, отчего не попытаться увидеть в этом наслаждение не меньшее, чем дает великая власть? И что может порадовать больше, чем воз-вращение молодости, пусть кажущееся, но так ясно ощутимое!

Невеста была хороша. Она не походила на княгиню Марью в юности — второй такой, наверно, и не было, даже отдаленно похожей. Но Всеволод Юрьевич и не искал похожую на Марью, ему это даже в голову не приходило.

Княжна Любовь Васильковна была невысокого росточка, чересчур, может быть, пышная и отличалась необыкновенной красотой лица, словно нарочно написанного неким живописцем по образу любовной мечты. Свою судьбу она приняла спокойно, даже мужественно — не проронив ни единой слезинки, когда ей была объявлена воля отца, бывшая, по существу, волей великого князя. Если и была огорчена и напугана, то виду не подала. Хотя к своим пятнадцати годам успела ощутить на себе, как что-то привычное, взгляды молодых мужчин и юношей, жаркие и просящие, и наверняка много думала об этих взглядах, а отдаться ей предстояло человеку на сорок лет старше ее. Было у княжны достаточно гордости и честолюбия, чтобы разом отбросить, как ненужный хлам, все мысли о молодом муже; она уже заранее полюбила старого великого князя — за его огромную власть и за то, что он делает ее великой княгиней.

Свадьбу устроили осенью, вскоре после того, как князь Георгий с победой вернулся во Владимир, разбив Глебовичей под Москвой. По случаю бракосочетания отца все сыновья собрались в родительском доме — впервые с того дня, когда провожали в монастырь княгиню Марью. Из Ростова прибыл Константин, державшийся замкнуто и от этого выглядевший слегка надменным. Он был уже отцом двух сыновей-погодков: родившегося в прошлом году первенца и первого внука великого князя назвал Всеволодом, а только что появившегося на свет второго сына — Василием. Но казалось, что положение ростовского князя, взрослого человека и отца семейства не сделало Константина более терпимым. Он с раздражением смотрел на великого князя, считая его женитьбу глупой старческой выходкой, нарочитым проявлением деспотического своеволия. Князь Георгий, счастливый победитель, наоборот, относился ко всему со свойственным ему благодушием и даже был доволен, что его мачеха так соблазнительна и моложе пасынка на пять лет. Князь же Ярослав, которому Любовь была ровесницей, украдкой посматривал на нее и, когда встречались их взгляды, краснел.

Пиры продолжались неделю. Начавшись весьма торжественно и шумно, со славословиями и здравицами в честь молодых, с колокольным звоном по всему городу и приемом многочисленных посольств, продолжились, уже как бы войдя в тихое русло после половодья, не как событие государственной важности, а скорее как семейное, предназначенное для своих. От соблюдения и исполнения обычаев, от строгого, отлаженного распорядка пиры свелись к простому бесхитростному веселью, к долгим задушевным раз говорам за чаркой вина и обильным столом. Многие из присутствовавших на свадьбе, по службе Князевой вынужденные находиться в отдалении от столицы и княжеского дворца, умилялись той радушной и дружеской обстановке, которая царила во дворцовых палатах и гридницах. Многие, прежде бывшие в неприятелях, помирились при общем одобрении. Многие завели новые знакомства. Народ, живущий в мирное время, охотнее всего тратит душевное тепло, участвуя в совместных возлияниях.

За княжеским столом многие встретились после долгой разлуки. К таким относились и Добрыня с Борисом. Правда, сначала им не удавалось побыть вместе — оба находились каждый при своем князе, а Георгий с Константином, недолюбливая друг друга, старались держаться на расстоянии. Но потом, конечно, стало полегче. Князь Георгий, выпив, первым подошел к Константину мириться, вел себя пристойно и не без некоторого почтения. Братья облобызались, произошло это, когда великий князь на них не смотрел. Тут и Борис подсел к Добрыне, чего уж там — братья все-таки.