По ту сторону звезд. Книга 2 - [37]

Может быть, если направить разговор в более спокойное русло, удастся привести Грегоровича в благоприятное расположение духа и выявить скрытую – коренную – проблему. Быть может…

– Грегорович! Грегорович, ты меня слышишь? Если ты здесь, ответь мне! Что происходит?

После запинки разум корабля ответил слабым, далеким голосом:

– Кира… я плохо себя чувствую. Я не… все пошло наперекосяк.

Она крепче прижала наушники к ушам, чтобы лучше слышать.

– Ты можешь объяснить, в чем причина?

Слабый, затем нарастающий смех.

– О, так теперь ты решила поиграть в исповедника или в психотерапевта? Мм? Так оно? – снова пугающее хихиканье. – Я тебе говорил, почему я решил стать корабельным разумом, о Пытливая?

Ужасно не хотелось менять тему, но и спугнуть Грегоровича Кира тоже опасалась. Раз уж он готов поболтать, она готова послушать.

– Нет, не говорил, – откликнулась она.

Разум корабля фыркнул:

– Да потому, что в тот момент это казалось хорошей идеей, вотонопочемупотомушшшто. Ах, безграничное безумие юности… мое тело слегка пострадало от моей опрометчивости, как видишь (ты не видишь, но ты видишь, о да). Недоставало нескольких членов и некоторых важных органов, и, как мне сказали, огромное количество крови и фекалий красочно размазались по асфальту. Черные ленты на черном камне, красный-красный-красный, небо – блекнущая полоса боли. Выбор у меня был – оставаться запертым в искусственном теле, пока изготавливается новое человеческое тело, или же превратиться в корабельный разум. И в своей гордыни, в своем неведении, я решился проникнуть в неведомое.

– Хотя и знал, что обратного пути не будет? Это тебя не отвратило? – Кира пожалела об этом вопросе, как только его задала: не стоило еще более расстраивать Грегоровича. Но, к ее облегчению, он принял эти вопросы спокойно.

– Я был тогда не так умен, как ныне. О нет, нет, нет. Я думал, что недоставать мне будет лишь ярких впечатлений, соблазнительных соленых и сладких и сочных блюд, да удовольствий телесной близости, тесно прижаться, глубоко проникнуть. О да, но я полагал, о да, я полагал, что виртуальная реальность обеспечит более чем адекватную замену. Биты и байты, бинарные бульки и бублики, тающие тени идеалов, изголодавшиеся по электронам, тающие тающие… Ошибся ли я ошибка ли я? Ошибка ошибка ошибка? Ведь я мог получить искусственное тело и предаться чувственным наслаждениям, тешащим мое воображение…

Кира не совладала с любопытством.

– Но зачем? – спросила она, стараясь говорить как можно мягче. – Зачем вообще становиться корабельным разумом?

Грегорович рассмеялся: он-то мог позволить себе высокомерие.

– Ради крутизны, ради чего же еще. Колоссально разрастись, стать гигантом, свободным от уз жалкой плоти, и шагать по звездам.

– Но такая перемена дается нелегко, – продолжала рассуждать Кира. – Только что у тебя была одна жизнь, и вдруг случайность круто все меняет. – Пожалуй, она говорила о себе не в меньшей степени, чем о Грегоровиче.

– Кто сказал, что это была случайность?

Кира сморгнула:

– Я так тебя поняла.

– Правда в данном случае не имеет значения, о нет, не имеет. Я и прежде подумывал вызваться добровольцем – стать корабельным разумом. То внезапное расчленение лишь подтолкнуло мою погибельную решимость. Некоторым людям перемены даются проще, чем прочим. Однообразие утомительно, и к тому же, как указывали классики, ожидания того, что могло бы стать или должно бы стать, наиболее часто приводят к неудовольствию. Ожидания – источник разочарований, а разочарования – источник досады и гнева. И да, я сознаю иронию, упоительную иронию, однако самопознание не защищает от опрометчивости, мой Симпатичный Симбионт. Это в лучшем случае дырявая броня.

Чем больше Грегорович болтал, тем он казался спокойнее и нормальнее. Пусть себе говорит.

– Если бы пришлось решать заново, ты бы сделал тот же выбор?

– Стать корабельным разумом? Да. В других отношениях – пожалуй, нет. Верните пальцы рук и мой монгольский лук.

Кира нахмурилась. Снова он слетел с катушек.

– Ты о чем-нибудь сожалеешь из прошлого? – Чуть было не сказала «о временах, когда у тебя было тело». – Но, наверное, теперь твое тело – «Рогатка»?

Глубокий вздох отдался в ее ушах.

– Свобода. Вот чего недостает мне. Свободы.

– В каком смысле?

– Все известное людям пространство в моем распоряжении – или было в моем распоряжении. Порой я лечу быстрее света, я могу нырнуть в атмосферу газового гиганта и насладиться полярным сиянием Эйдолона – и я это делал. Но как ты сказала, о Любознательная-и-Надоедливая-Крошка, «Рогатка» стала моим телом и останется моим телом до той поры (если такая пора когда-нибудь наступит), когда меня извлекут из нее. Когда мы причаливаем, ты вольна сойти с корабля и шагать куда вздумается, но я – нет. С помощью видеокамер и сенсоров я могу издали участвовать в ваших развлечениях, но я прикован к «Рогатке»! И так оно и будет, даже если б я обзавелся искусственным телом, которым мог бы управлять дистанционно. Вот этого и недостает мне. Свободы беспрепятственного передвижения, возможности перемещаться по собственной воле, без суеты и ограничений… Я слышал, в Мире Стюарта некий корабельный разум построил себе механическое тело ростом в десять метров и на досуге бродит по необитаемым местам планеты, рисует горные пейзажи кистью размером с человека. Я бы хотел однажды обзавестись таким телом. Очень бы хотел, но в данный момент такое будущее представляется крайне маловероятным.