По ту сторону прав человека. В защиту свобод - [34]

. Таким образом, республика состоит из «граждан, которые ставят вопрос не только об институциональных условиях, наиболее благоприятных для их собственных интересов, но также и о нормах законного и морально приемлемого коллективного существования»[195].

Жан–Фабьен Спиц уточняет также: «Республиканцы […] отказываются понимать права в качестве лишь инструментов, необходимых для выполнения совокупности основных обязанностей, обоснованных природой и навязанных извне каждой человеческой воле. Напротив, они стремятся понимать права как продукт демократического обсуждения того образа жизни, который мы намереваемся вести коллективно, и тех общих принципов, на основе которых желают объединиться члены республики […] Следовательно, республиканцы полагают, что есть нечто совершенно ошибочное в идее несоциальных прав, предшествующих любому собственно политическому обсуждению: права — это не качества, привязанные к индивидам вне любого политического общества, а характеристики, которые могут принадлежать исключительно гражданам; это не естественные “козыри”, которыми индивиды могли бы побить решения коллективности, членами которой они являются, а принципы существования, на которых строятся общества»[196].

Теория гражданского республиканизма, которую в англосаксонских странах начиная с XVIII века постепенно смещает либерализм, иногда сближалась с положениями коммунитаристской школы, с которой она, однако, в некоторых пунктах расходится (в частности, у Филиппа Петти).

Коммунитаристская критика прав человека, во многих отношениях продолжающая гегелевскую критику Канта, коренится в содержательной концепции блага. Коммунитаристы подчиняют справедливость уважению ряда безусловных благ, конститутивных для счастливой жизни, что позволяет оспорить либеральную концепцию прав. Утверждая, что дискурс прав человека игнорирует не только культурное разнообразие, но также и социальную основу личной идентичности, они показывают, что права, принадлежащие субъекту, отделенному от всякой коммунитарной связи или, по крайней мере, всегда готовому отозвать все свои обязательства, из этой связи проистекающие, всегда лишены смысла, поскольку, напротив, именно факт принадлежности к определенному коллективу задает смысловой горизонт, в котором можно обладать правами: если нет общего социального блага, права, дарованные индивидам, — это просто иллюзия[197].

Большинство коммунитаристов, однако, признают индивидуальные права, однако выступают против той их формулировки, которую дают либералы. Критика либеральной концепции прав развивается у них по двум направлениям. Первое показывает, что, в соответствии с приматом индивидуальных прав, индивидуализм пренебрегает коммунитарными аспектами человеческой жизни, которые совершенно необходимы как для формирования эго, так и для определения благой жизни. Второе направление заключается в констатации того, что оправдания, выдвинутые ради защиты этого приоритета индивидуальных прав, покоятся на ошибочных предпосылках относительно природы человека. Коммунитаристы, кроме того, оспаривают автономный характер теории прав и утверждают, что последняя должна по крайней мере опираться на более общую теорию нравственного поступка или добродетели, главным предметом которой является исследование хороших, а не просто справедливых дел[198].

Можно обратиться к античной мысли или к средневековой традиции, к гражданскому республиканизму или к теоретическим достижениям коммунитаристской школы — так или иначе, у нас достаточно источников, которые позволяют обосновать безусловную свободу, не обращаясь к либеральной идеологии, причем обосновать ее более последовательно и уверенно, чем дискурс прав человека. И если воспользоваться прекрасной формулировкой Пьера Шоню, именно за пределами этого дискурса должна утвердиться «способность по–настоящему сказать “мы” и, следовательно, сопротивляться абсолютному “Я”».