По ту сторону прав человека. В защиту свобод - [16]

.

Само понятие права ни в коем смысле нельзя считать всеобщим. В индийском языке для его выражения существуют лишь приблизительные эквиваленты, такие как yukta и ucita(«надлежащее»), nyayata («справедливое»), а также dharma («обязанность»). В китайском «право» переводится соединением двух слов, chuan li, обозначающих власть и интерес. В арабском слово haqq, «право», прежде всего, обозначает «истину»[79].

Теория прав человека, с другой стороны, постулирует наличие всеобщей природы человека, не зависящей от эпохи и региона, природы, которую якобы можно познать посредством разума. Она дает частную интерпретацию этого утверждения, принадлежащего не только этой теории и самого по себе совершенно бесспорного, предполагая тройное разделение: между человеком и другими живыми существами (человек — единственный обладатель естественных прав), между человеком и обществом (человек в своей основе — это индивид, а факт социальности не имеет решающего значения в познании его природы), между человеком и космосом в целом (природа человека ничем не обязана общему порядку вещей). Но этого тройного разделения нет в подавляющем большинстве незападных культур, включая, разумеется, и те культуры, которые признают существование природы человека.

Особенно заметной проблемой становится индивидуализм. В большинстве культур, да и, не будем забывать об этом, в изначальной западной культуре, индивид сам по себе просто немыслим. Он никогда не понимался в качестве монады, отрезанной от того, что связывает его не только с его ближними, но и с сообществом живых существ и с универсумом в целом. Понятия порядка, справедливости и гармонии разрабатывались не на основе индивида или уникального места, занимаемого человеком в мире, а на основе группы, традиции, социальных связей или целокупности всей деятельности. Нет никакого смысла говорить о свободе индивида как такового в культурах, которые в своих основах остались холистскими и отказываются мыслить человека в качестве самодостаточного атома. В этих культурах нет понятия субъективных прав, но при этом во всех них существуют понятия взаимных обязательств. Индивид должен не заявлять о своих правах, а работать над тем, чтобы найти в мире и прежде всего в обществе, к которому он принадлежит, условия, наиболее подходящие для раскрытия его природы и совершенствования его бытия.

Например, азиатская мысль выражает себя, главным образом, на языке обязанностей. Базовое моральное понятие китайской мысли — это понятие обязанностей, которые есть у человека по отношению к другим, а не понятие прав, с которыми можно было бы выступить против них, поскольку «мир обязанностей логически предшествует миру прав»[80]. В конфуцианской традиции, которая особенно ценит гармонию между разными существами и с природой в целом, индивид не мог бы обладать правами, превалирующими над тем сообществом, к которому он принадлежит. Люди связаны между собой кругом обязанностей и взаимными обязательствами. Мир обязанностей, кроме того, шире мира прав. Тогда как каждому праву теоретически соответствует определенная обязанность, не каждой обязанности соответствует определенное право: у нас могут быть обязанности по отношению к некоторым людям, от которых мы ничего не ждем, а также по отношению к природе и животным, которые нам ничего не должны[81].

В Индии индуизм представляет вселенную в качестве пространства, в котором различные существа проходят многообразные циклы существования. В даосизме дао мира рассматривается в качестве универсальной данности, управляющей ходом существ и вещей. В Черной Африке социальная связь связывает живых еще и с мертвыми. На Ближнем Востоке понятия уважения и чести определяют обязательства внутри расширенной семьи или клана[82]. Все эти моменты весьма сложно согласовать с теорией прав. «Права человека имеют западный смысл, — пишет София Manna, — который совершенно чужд другим обществам в нашем мире, несмотря на то, что дискурсу прав пробуют подражать и в них»[83].

Полагать, что первым идет не индивид, а группа — означает вовсе не то, что индивид «заперт» в группе, а, скорее, то, что свою уникальность он приобретает лишь в социальном отношении, которое также конститутивно для его бытия. Также это не означает, что не везде присутствует естественное желание избежать деспотизма, принуждения или плохого обращения. Между индивидом и группой могут быть напряженные отношения. Все это действительно является всеобщим. Но не является всеобщей верой в то, что лучший способ защитить свободу — это постулировать существование абстрактного индивида, лишенного всех своих конкретных качеств, отделенного от всех своих естественных и культурных связей. Во всех культурах есть конфликты, однако в большинстве из них превалирующее мировоззрение является не конфликтным (индивид против группы), а «космичным», то есть подчиненным порядку и естественной гармонии вещей. У каждого индивида есть своя роль в той целостной системе, в которой он состоит, а роль политической власти — наилучшим образом защищать это сосуществование и гармонию, залог долговечности. И в том именно смысле, в каком универсальна власть, но не ее формы, универсально и желание свободы, тогда как способы удовлетворения этого желания могут существенно различаться.