По ту сторону ночи - [7]

Около четырех часов дня самолет круто пошел на снижение. Зырянка. Отсюда до устья Колымы всего девятьсот километров, и река здесь гораздо шире, чем у Усть-Среднекана и Сеймчана. Благодаря большим лесистым островам и низменным болотистым берегам она кажется еще шире, чем на самом деле.

Мы пробыли в воздухе больше трех часов и теперь, сойдя на землю, с удовольствием разминаем онемевший ноги. У аэродрома цветут бледно-голубые ирисы и розовый шиповник. Белыми шапками усыпаны кусты спиреи.

Пообедав, мы вышли из прокуренной столовой аэропорта. В воздухе стоял запах бензина и цветущего поля» У самолета копошились люди.

— Петро, гляди-ка, никак они закрывают моторы? — воскликнул Саша.

Действительно, рабочие укутывали нашу огромную птицу зелеными брезентовыми чехлами. Встревоженный Таюрский отправился за разъяснениями. Увы, где-то впереди бушевала гроза, и самолет задерживался здесь на ночь. В нашем распоряжении был целый вечер; мы отправились гулять.

Зырянка — большой старый поселок, раскинувшийся у впадения реки Зырянки в Колыму. Вдоль широких немощеных улиц тянутся зыбкие дощатые тротуары. Окна бревенчатых домов заставлены цветами. Преобладают бегонии и герань, но многие хозяева предпочитают выращивать в горшках помидоры и огурцы, усыпанные сейчас мелкими желтыми цветочками. Мы впервые видим огороды на подоконниках и неприлично долго стоим у чужих окон. Настоящих огородов нигде не видно: ведь Зырянка всего на шестьдесят километров южнее полярного круга!

Своим названием поселок и река, возможно, обязаны одному из первых колымских землепроходцев — Дмитрию Михайловичу Зыряну, который вместе с Семеном Ивановичем Дежневым прошел в 40-х годах XVII века от Якутска на Яну и затем через Индигирку на Алазею. От Алазеи Дежнев перебрался сухопутьем же в только что основанное Михаилом Васильевичем Стадухиным Нижнеколымское зимовье, а Зырян и Стадухин добрались туда морским путем — через устье Колымы. Все три открывателя новых земель несколько лет провели на Колыме, собирая соболиный ясак в царскую казну и занимаясь организацией дальнейших походов.

На восток шли пути к еще неведомому русским «теплому морю» — Тихому океану, а на юг — к Охотскому морю, которое тогда называлось Ламским.

Хотя сведений об этом и не сохранилось, но мне кажется очень вероятным, что Зырянка была основана Зыряном в качестве одной из промежуточных укрепленных факторий на пути к Охотскому побережью.

На зырянской пристани пахнет смолой, рыбой и свежераспиленным лесом; по реке тянет холодный сивер. У причалов стоит белый колесный пароход, с которого бойко сгружают ящики с товарами. Грузы идут сюда главным образом через бухту Амбарчик Великим северным путем из Архангельска. Меньшее значение имеет грузопоток с юга — от Охотского моря и Магадана через самую верхнюю пристань на Колыме.

Мы садимся на штабель досок и любуемся веселой суетой пристани. Возгласы грузчиков «вира», «майна», «вира помалу», отрывистые сигналы автомашин, свист откуда-то вырывающегося пара и частое дребезжание сходней — все это создает удивительно динамичную картину. Только мы да несколько застывших на краю пирса мальчишек с удочками умудряемся сохранять неподвижность в этом бодрящем водовороте.

Вечером, когда мы возвращаемся в аэропорт, небо затягивается тучами. На летном поле стоит уже несколько закутанных в брезент самолетов.

Неужели грозит непогода? Сейчас, когда всего несколько летных часов отделяют нас от Нижних Крестов, откуда начнется наше настоящее путешествие, мы нервничаем из-за всякой задержки.

К счастью, опасения преждевременны: несмотря на густую облачность, сразу же после утреннего чая нас вызывают на посадку.

Воздушная трасса от Зырянки к Нижним Крестам идет на северо-восток по границе между необозримыми просторами Колымской низменности и Юкагирским плоскогорьем. Могучая Колыма медленно петляет вдоль этих разных в геологическом отношении областей, одна из которых относительно быстро опускается, а вторая поднимается. Очень хочется следить за сменой ландшафтов, но увы, самолет врезался в сплошную облачность уже на высоте шестисот метров. Саша достает наш анероид-высотомер; стрелка медленно ползет от одного к двум, а затем и к трем километрам, а вокруг все та же непроницаемая белая стена.

Нас сильно швыряет в воздушных ямах, и, несмотря на привычку, чувствуешь, как падает сердце и сосет под ложечкой.

Наконец, на высоте около трех километров, мы увидели яркое солнце; облака бегут внизу неописуемо красивым безбрежным волнующимся океаном. Далеко в стороне в большом радужном круге скользит крылатая тень самолета.

За устьем Омолона облака стали расходиться. В просветах все чаще показывается земля. Вот под нами уже тянется беспредельная ярко-зеленая тундра с бесчисленными зеркальцами озер. На горизонте направо от нас белеет обширная гладь Колымы, а внизу — лабиринт проток, каждая из которых может поспорить с большой рекой.

Наконец в полдень самолет пошел на снижение. Ослепительно блеснула обрамленная темным пойменным лесом Колыма. Через несколько минут под крыльями на правом берегу широкой, как море, реки замелькали домики большого поселка.