По ту сторону - [18]

Поглощенный мыслями, Даррен не заметил, как снова свернул не туда. Заметил он это, только когда услышал шум машин и понял, что вышел в большой мир. Можно было пройти и этим путем, но этот маршрут относился к теоретическим знаниям, хранящимся у Даррена в голове. На практике он никогда здесь раньше не ходил, но эта дорога явно принадлежала хранившемуся в его памяти участку карты. Он решил не рисковать — все это хождение в конце концов стало действовать ему на нервы, он только терял терпение лишний раз. Он резко развернулся, столкнулся с ничего не подозревающей проходящей мимо женщиной и, бросив ей очень вежливые, но не очень искренние извинения, зашагал в противоположную сторону, ускорив при этом шаг. Он старался не думать ни о чем, кроме дороги, смотрел по сторонам, высматривал номера домов, боясь опять пропустить нужную развилку.

Остаток пути ему все же удалось преодолеть без приключений. Заходя в сокрытое за семью печатями полуподвальное помещение, Даррен заметил винтажные часы на стене. Выглядели они там совершенно неуместно, никак не вписываясь в дизайн в духе модернизма (но что он в этом понимает), однако свою функцию исправно выполняли, следовательно, он опоздал на двадцать минут. Это если округлить. Если не округлять, то на двадцать две минуты, а двадцать две это почти двадцать пять, что, в свою очередь, почти полчаса, что совсем уж непозволительно. В то время как двадцать — это как пятнадцать, а это вовсе не так уж страшно. Можно сказать, академическое опоздание. Уговаривая себя подобным образом, Даррен прошел в зал, еще не успевший пропахнуть паром и кальяном, хотя один из столов был почти скрыт плотной завесой дыма, она все же не растекалась далеко за его пределы. Даррен поморщился, проходя мимо, даже не пытаясь это скрыть, но не успел он толком возмутиться, как услышал, как кто-то выкрикивает его имя.

Недалеко от любителей кальяна, на которых Даррен бросил последний презрительный взгляд, устроилась компания из четырех человек, трое из которых сейчас отчаянно ему жестикулировали. Четвертый, Бернард, увлеченно, с самым серьезным видом, говорил по телефону. Иногда создавалось такое впечатление, будто он выходил из дома только затем, чтобы сменить обстановку на время этих своих нескончаемых телефонных разговоров. Он неизменно приходил, независимо от того, где они обитали в этот конкретный день, выпивал три порции двойного виски и, едва ли сказав хоть слово, убегал «укладываться в дедлайн» и разрешать неразрешаемые — без его вмешательства — проблемы. Даррен не знал о нем практически ничего. Вроде, он работал в галерее. Или занимался фрилансом в некой сфере очень занятых людей. А судя по загруженности его дней — как минимум в аппарате президента. Вроде, он жил со своей девушкой. Или со старым другом университетских времен. Впрочем, Даррен едва мог себе представить, что у Бернарда есть личная жизнь. Для него это был человек из антиутопичекого общества. Даррен представлял, как Бернард просыпается по будильнику в своей биокапсуле, получает на запястье расписание на день, а в конце дня, выполнив все дела, возвращается в капсулу и ложится спать. То время, что он проводит с двойным виски — это, вероятно, «свободное время» или еще что-то в этом духе. Как бы то ни было, для Даррена это не имело никакого значения — он давно привык к тому, что Бернард все время сидит, пьет и говорит по телефону. Если же он заговаривал с присутствующими в комнате, то исключительно на темы общие, не затрагивающие личную жизнь говорящих даже косвенно. Даррен вообще не знал, откуда он взялся.

Помимо призрачного Бернарда за столом сидели Пол и его сестра, Мэри, неразлучные, как сиамские близнецы, с обоими Даррен познакомился во время своих провалившихся попыток ходить на литературные курсы. Курсы им всем троим быстро наскучили, но какая-то неведомая сила связала их узами дружбы. Нельзя сказать, что у них на троих было много общего. Разве что опосредованное отношение к искусству — Пол и Мэри работали в фотостудии — и свободные вечера несколько раз в неделю или раз в несколько недель. Не самая прочная связь, однако никто из них над этим не задумывался и, соответственно, не жаловался. Третьей с ними за столом сидела бывшая коллега Даррена — Агата. Они вместе начинали в крошечном издательстве, которое держалось тогда в основном на их коллективных надеждах. Тогда они делили общие мечты, надежды, взгляд на мир и планы на будущее. Они самоотверженно бросились в пучину рынка, сражаясь за выживание свое и того дела, частью которого они стали. Какое-то время им даже казалось, что они влюблены друг в друга. Однако время показало, что влюблены они были в те образы друг друга, которые сами же и создали, так стремясь их найти. А еще время показало, что Агата не выдерживает натиска слов, обрушившегося на нее. Они душили ее, стискивали со всех сторон. Ей пришлось уйти. Но они с Дарреном остались друзьями, пусть столько времени спустя все успело измениться: и надежды, и идеалы. Иногда силы привычки и общих воспоминаний достаточно, чтобы цепляться за зыбкую ветвь дружбы. И вот все трое радостно улыбались ему, не обращая внимания на стоящий рядом столб дыма.