По таёжным тропам. Записки геолога - [8]
Из расспросов выяснилось, что туман, так же как и нас, застал их на перевале. Когда все вокруг затянуло сырой холодной мглой, Кузьмич категорически отказался идти куда бы то ни было, несмотря на усиленные просьбы Варсеники. Он поступил в данном случае исключительно мудро.
Они основательно продрогли, проведя ночь у костра, а утром, видя что туман не рассеивается, пошли обратно, ориентируясь по компасу, которому, кстати, Кузьмич совершенно не доверял. Он был просто потрясен, когда раздавшийся поблизости гудок пароходной сирены показал, что они шли по верному пути. После этого его отношение к компасу резко изменилось к лучшему.
Известие о том, что Галя и Наташа остались где-то на той стороне полуострова, Шаталов и Билибин восприняли по-разному. Первый очень волновался и внешне и внутренне. Второй внешне был спокоен и даже с некоторым сарказмом произнес: «Какие же это коллектора, если Борис Иванович сумел выбраться, а обе они даже не сделали попытки последовать за ним?»
Начались приготовления к организации спасательной экспедиции. Из Нагаево в Олу должен был идти катер. Мы договорились, что он пройдет вдоль берега с тем, чтобы подобрать наших путешественниц. Было, однако, время отлива, и катер находился далеко на суше. Пришлось ожидать, пока начнется прилив. Мы мобилизовали наши силы и с трудом подтащили Катер поближе к воде, чтобы начинающийся прилив дал возможность скорее спустить его на воду. Со мной вместе поехали Билибин и Шаталов.
Выехали мы довольно поздно — около 7 часов вечера. Дул легкий ветерок, и на море играли небольшие волны. Катер, покачиваясь, быстро скользил вдоль угрюмых каменистых берегов. Прошло немало времени, прежде чем мы вышли из бухты и, обогнув выступающий мыс полуострова, пошли вдоль его противоположной стороны.
Время тянулось томительно долго. Сколько я ни всматривался вдаль, передо мной была Стена угрюмых обрывистых берегов, то отвесно уходящих в воду, то несколько отступающих в сторону. Нигде не виднелось ни одного более или менее подходящего для подъема распадка. Ветер усилился, и катер стало основательно покачивать.
Смеркалось. Все мы тревожно всматривались вперед, стараясь в полумраке заметить огонь костра. На лицах Шаталова и Билибина было написано тревожное беспокойство. Смутно и тягостно было и у меня на душе: я ведь был виновником случившегося. А вдруг у них нечего не получилось с кострам? Что тогда делать? Ведь катер пройдет мимо!
Я представил их себе — жалких, измученных, голодных, тщетно всматривающихся в сумрачную холодную даль, и у меня сильно защемило на сердце. Когда наше беспокойство достигло высшего уровня, далеко слева показалась маленькая огненная точка. Мы подъехали ближе.
Катер шел сравнительно далеко от берега, чтобы не натолкнуться на прибрежные камни. Мотор заглушили, и с катера опустили небольшую лодку. Видно было, как две черные фигурки машут руками и подбрасывают в костер дополнительные порции топлива. Оказалось, что пристать к берегу трудно: начался сильный прилив.
Двое молодых ребят из команды катера сели в лодку и поплыли к костру. С большим трудом удалось посадить обеих женщин. Им пришлось по пояс в воде добираться до лодки, так как подойти к берегу она не могла.
Наконец обе они оказались на борту катера. Со слезами на глазах бросились женщины в объятия своих супругов. А затем произошло нечто совсем неожиданное для меня. Я ведь считал себя основным виновником всех этих неурядиц и ожидал суровой расплаты. И вдруг обе они, как оговорившись, бросились ко мне, и вместо ожидаемых заслуженных упреков я почувствовал, как четыре руки обвились вокруг моей шеи и ураган звонких поцелуев обрушился на мои губы и щеки. Затем посыпались слова благодарности.
В просторах Нелькобы
Отъезд из Среднекана
Поздней весной 1932 года три полевых партии — одна под моим руководством, вторая под начальством геолога Котова и третья, возглавляемая геологом Шаталовым, выехали с устья Среднекана, направляясь в верховья Колымы.
Снабжены мы были из рук вон плохо. На производственном совещании, состоявшемся перед выездом наших дальних партий, заведующий снабжением Сперанский произнес полную оптимизма речь, из которой следовало, что все партии снабжены исключительно хорошо и что только в одном отмечается существенный недостаток — «не хватает рюкзаков, крайне необходимых для работы в условиях вечной мерзлоты». К сожалению, все это было не так.
По словам Сперанского, грузы для полевых партий еще зимой были заброшены оленьим транспортом в заранее указанные точки, поэтому мы направлялись налегке с месячным запасом продовольствия и минимумом необходимого снаряжения. Нам не хватало, помимо злосчастных рюкзаков, очень многого — в первую очередь обуви.
Я должен был работать в бассейне Нелькобы — правого притока Теньки, Котов — по самой Теньке, на ее отрезке, расположенном выше Нелькобы, а Шаталов — в бассейне Берелеха — несколько дальше по Колыме. Нам надо было двигаться в одном направлении, и 26 апреля мы выехали в дальний путь.
На все три партии управление смогло выделить только 40 оленей, вымотанных до отказа тяжелыми зимними грузоперевозками. Четверо из них благополучно скончались в ночь перед отправкой в поле. При взгляде на остальных возникала твердая уверенность, что большинство последует за своими предшественниками.
